У Лукоморья дуб зеленый — Пушкин: Стих, текст стихотворения Александра Сергеевича Пушкина
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой,
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Читать поэму Руслан и Людмила полностью.
Анализ стихотворения «У лукоморья дуб зеленый» Пушкина
«У лукоморья дуб зеленый…» — строки, знакомые каждому с детства. Волшебный мир пушкинских сказок настолько прочно вошел в нашу жизнь, что воспринимается как неотъемлемая часть русской культуры. Поэма «Руслан и Людмила» была закончена Пушкиным в 1820 г., но вступление он дописал в 1825 г. в Михайловском. За его основу поэт взял присказку Арины Родионовны.
Вступление Пушкина к поэме продолжает древние традиции русского фольклора. Еще древнерусские гусляры начинали свои сказания с обязательной присказки, не имеющей прямого отношения к сюжету. Эта присказка настраивала слушателей на торжественный лад, создавала особую волшебную атмосферу.
Пушкин начинает свою поэму описанием таинственного лукоморья – загадочной местности, где возможны любые чудеса. «Кот ученый» символизирует древнего автора-сказителя, который знает невероятное количество сказок и песен. Лукоморье населено множеством волшебных героев, собравшихся здесь из всех русских сказок. Среди них и второстепенные персонажи (леший, русалка), и «невиданные звери», и пока еще неодушевленная избушка на курьих ножках.
Постепенно перед читателем возникают и более значимые герои. Среди неясных видений появляются могучие «тридцать витязей» во главе с Черномором, символизирующие военную силу русского народа. Главные положительные персонажи (королевич, богатырь, царевна) пока еще безымянны. Они являются собирательными образами, которым предстоит воплотиться в конкретной сказке. Завершают волшебную картину основные отрицательные персонажи – Баба-Яга и Кащей Бессмертный, олицетворяющие зло и несправедливость.
Пушкин подчеркивает, что весь этот волшебный мир имеет национальные корни. Он непосредственно связан с Россией: «там Русью пахнет!». Все происходящие в этом мире события (подвиги, временные победы злодеев и торжество справедливости) являются отражением реальной жизни. Сказки – это не только выдуманные для развлечения истории. Они по своему освещают действительность и помогают человеку различать добро и зло.
В финале присказки Пушкин утверждает, что сам побывал в лукоморье и слушал сказки «кота ученого». Он хочет поделиться одной из таких прекрасных сказок. Интригующее вступление поэта усиливает интерес читателей и нетерпение перед вступлением в волшебный мир народных преданий.
rustih.ru
Руслан и Людмила. Песнь первая
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных;
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несет богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русской дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Одну я помню: сказку эту
Поведаю теперь я свету…
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
Слилися речи в шум невнятный:
Жужжит гостей веселый круг;
Но вдруг раздался глас приятный
И звонких гуслей беглый звук;
Все смолкли, слушают Баяна:
И славит сладостный певец
Людмилу-прелесть и Руслана
И Лелем свитый им венец.
Но, страстью пылкой утомленный,
Не ест, не пьет Руслан влюбленный;
На друга милого глядит,
Вздыхает, сердится, горит
И, щипля ус от нетерпенья,
Считает каждые мгновенья.
В уныньи, с пасмурным челом,
За шумным, свадебным столом
Сидят три витязя младые;
Безмолвны, за ковшом пустым,
Забыли кубки круговые,
И брашна неприятны им;
Не слышат вещего Баяна;
Потупили смущенный взгляд:
То три соперника Руслана;
В душе несчастные таят
Любви и ненависти яд.
Один — Рогдай, воитель смелый,
Мечом раздвинувший пределы
Богатых киевских полей;
Другой — Фарлаф, крикун надменный,
В пирах никем не побежденный,
Но воин скромный средь мечей;
Последний, полный страстной думы,
Младой хазарский хан Ратмир:
Все трое бледны и угрюмы,
И пир веселый им не в пир.
Вот кончен он; встают рядами,
Смешались шумными толпами,
И все глядят на молодых:
Как будто сердцем приуныла,
И светел радостный жених.
Но тень объемлет всю природу,
Уж близко к полночи глухой;
Бояре, задремав от меду,
С поклоном убрались домой.
Жених в восторге, в упоенье:
Ласкает он в воображенье
Стыдливой девы красоту;
Но с тайным, грустным умиленьем
Великий князь благословеньем
Дарует юную чету.
И вот невесту молодую
Ведут на брачную постель;
Огни погасли… и ночную
Лампаду зажигает Лель.
Свершились милые надежды,
Любви готовятся дары;
Падут ревнивые одежды
На цареградские ковры…
Вы слышите ль влюбленный шопот
И поцелуев сладкий звук
И прерывающийся ропот
Последней робости?… Супруг
Восторги чувствует заране;
И вот они настали… Вдруг
Гром грянул, свет блеснул в тумане,
Лампада гаснет, дым бежит,
Кругом всё смерклось, всё дрожит,
И замерла душа в Руслане. . .
Всё смолкло. В грозной тишине
Раздался дважды голос странный,
И кто-то в дымной глубине
Взвился чернее мглы туманной.
И снова терем пуст и тих;
Встает испуганный жених,
С лица катится пот остылый;
Трепеща, хладною рукой
Он вопрошает мрак немой…
О горе: нет подруги милой!
Хватает воздух он пустой;
Людмилы нет во тьме густой,
Похищена безвестной силой.
Ах, если мученик любви
Страдает страстью безнадежно;
Хоть грустно жить, друзья мои,
Однако жить еще возможно.
Но после долгих, долгих лет
Обнять влюбленную подругу,
Желаний, слез, тоски предмет,
И вдруг минутную супругу
Навек утратить… о друзья,
Конечно лучше б умер я!
Однако жив Руслан несчастный.
Сраженный вдруг молвой ужасной,
На зятя гневом распалясь,
Его и двор он созывает:
«Где, где Людмила?» — вопрошает
С ужасным, пламенным челом.
Руслан не слышит. «Дети, други!
Я помню прежние заслуги:
О, сжальтесь вы над стариком!
Скажите, кто из вас согласен
Скакать за дочерью моей?
Чей подвиг будет не напрасен,
Тому — терзайся, плачь, злодей!
Не мог сберечь жены своей! —
Тому я дам ее в супруги
С полцарством прадедов моих.
Кто ж вызовется, дети, други?..»
«Я», — молвил горестный жених.
«Я! я!» — воскликнули с Рогдаем
Фарлаф и радостный Ратмир:
«Сейчас коней своих седлаем;
Мы рады весь изъездить мир.
Отец наш, не продлим разлуки;
Не бойся: едем за княжной».
И с благодарностью немой
В слезах к ним простирает руки
Старик, измученный тоской.
Все четверо выходят вместе;
Руслан уныньем как убит;
Мысль о потерянной невесте
Его терзает и мертвит.
Садятся на коней ретивых;
Вдоль берегов Днепра счастливых
Летят в клубящейся пыли;
Уже скрываются вдали;
Уж всадников не видно боле…
Но долго всё еще глядит
Великий князь в пустое поле
И думой им вослед летит.
Руслан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв.
Через плечо глядя спесиво
И важно подбочась, Фарлаф
Надувшись ехал за Русланом.
Он говорит: «насилу я
На волю вырвался, друзья!
Ну, скоро ль встречусь с великаном?
Уж то-то крови будет течь,
Уж то-то жертв любви ревнивой!
Повеселись, мой верный меч,
Повеселись, мой конь ретивый!»
Хазарский хан, в уме своем
Уже Людмилу обнимая,
Едва не пляшет над седлом;
В нем кровь играет молодая
Огня надежды полон взор;
То скачет он во весь опор,
То дразнит бегуна лихого,
Кружит, подъемлет на дыбы,
Иль дерзко мчит на холмы снова.
Рогдай угрюм, молчит — ни слова…
Страшась неведомой судьбы
И мучась ревностью напрасной,
Всех больше беспокоен он,
И часто взор его ужасный
На князя мрачно устремлен.
Соперники одной дорогой
Все вместе едут целый день.
Днепра стал темен брег отлогой;
С востока льется ночи тень;
Туманы над Днепром глубоким;
Пора коням их отдохнуть.
Вот под горой путем широким
Широкий пересекся путь.
«Разъедемся, пopa! — сказали,
Безвестной вверимся судьбе».
И каждый конь, не чуя стали,
По воле путь избрал себе.
Что делаешь, Руслан несчастный,
Один в пустынной тишине?
Людмилу, свадьбы день ужасный,
Всё, мнится, видел ты во сне.
На брови медный шлем надвинув,
Из мощных рук узду покинув,
Ты шагом едешь меж полей,
И медленно в душе твоей
Надежда гибнет, гаснет вера.
Но вдруг пред витязем пещера;
В пещере свет. Он прямо к ней
Идет под дремлющие своды,
Ровесники самой природы.
Вошел с уныньем: что же зрит?
В пещере старец; ясный вид,
Спокойный взор, брада седая;
Лампада перед ним горит;
За древней книгой он сидит,
Ее внимательно читая.
«Добро пожаловать, мой сын! —
Сказал с улыбкой он Руслану:
Уж двадцать лет я здесь один
Во мраке старой жизни вяну;
Но наконец дождался дня,
Давно предвиденного мною.
Мы вместе сведены судьбою;
Садись и выслушай меня.
Руслан, лишился ты Людмилы;
Твой твердый дух теряет силы;
Но зла промчится быстрый миг:
На время рок тебя постиг.
С надеждой, верою веселой
Иди на всё, не унывай;
Вперед! мечом и грудью смелой
Свой путь на полночь пробивай.
Узнай, Руслан: твой оскорбитель
Волшебник страшный Черномор,
Красавиц давний похититель,
Полнощных обладатель гор.
Еще ничей в его обитель
Не проникал доныне взор;
Но ты, злых козней истребитель,
В нее ты вступишь, и злодей
Погибнет от руки твоей.
Тебе сказать не должен боле:
Судьба твоих грядущих дней,
Мой сын, в твоей отныне воле».
Наш витязь старцу пал к ногам
И в радости лобзает руку.
Светлеет мир его очам,
И сердце позабыло муку.
Вновь ожил он; и вдруг опять
На вспыхнувшем лице кручина…
«Ясна тоски твоей причина;
Но грусть не трудно разогнать, —
Сказал старик: тебе ужасна
Любовь седого колдуна;
Спокойся, знай: она напрасна
И юной деве не страшна.
Он звезды сводит с небосклона,
Он свистнет — задрожит луна;
Но против времени закона
Его наука не сильна.
Ревнивый, трепетный хранитель
Замков безжалостных дверей,
Он только немощный мучитель
Прелестной пленницы своей.
Вокруг нее он молча бродит,
Клянет жестокий жребий свой…
Но, добрый витязь, день проходит,
А нужен для тебя покой».
Руслан на мягкий мох ложится
Пред умирающим огнем;
Он ищет позабыться сном,
Вздыхает, медленно вертится..
Напрасно! Витязь наконец:
«Не спится что-то, мой отец!
Что делать: болен я душою,
И сон не в сон, как тошно жить.
Позволь мне сердце освежить
Твоей беседою святою.
Прости мне дерзостный вопрос,
Откройся: кто ты, благодатный
Судьбы наперсник непонятный
В пустыню кто тебя занес?»
Вздохнув с улыбкою печальной,
Старик в ответ: «любезный сын,
Уж я забыл отчизны дальной
Угрюмый край. Природный финн,
В долинах, нам одним известных,
Гоняя стадо сел окрестных,
В беспечной юности я знал
Одни дремучие дубравы,
Ручьи, пещеры наших скал
Да дикой бедности забавы.
Но жить в отрадной тишине
Дано не долго было мне.
Тогда близ нашего селенья,
Как милый цвет уединенья,
Жила Наина. Меж подруг
Она гремела красотою.
Однажды утренней порою
Свои стада на темный луг
Я гнал, волынку надувая;
Передо мной шумел поток.
Одна, красавица младая
На берегу плела венок.
Меня влекла моя судьбина…
Ах, витязь, то была Наина!
Я к ней — и пламень роковой
За дерзкий взор мне был наградой,
И я любовь узнал душой
С ее небесною отрадой,
С ее мучительной тоской.
Умчалась года половина;
Я с трепетом открылся ей,
Сказал: люблю тебя, Наина.
Но робкой горести моей
Наина с гордостью внимала,
Лишь прелести свои любя,
И равнодушно отвечала:
«Пастух, я не люблю тебя!»
И всё мне дико, мрачно стало:
Родная куща, тень дубров,
Веселы игры пастухов —
Ничто тоски не утешало.
В уныньи сердце сохло, вяло.
И наконец задумал я
Оставить финские поля;
Морей неверные пучины
С дружиной братской переплыть,
И бранной славой заслужить
Вниманье гордое Наины.
Я вызвал смелых рыбаков
Искать опасностей и злата.
Впервые тихий край отцов
Услышал бранный звук булата
И шум немирных челноков.
Я вдаль уплыл, надежды полный,
С толпой бесстрашных земляков;
Мы десять лет снега и волны
Багрили кровию врагов.
Молва неслась: цари чужбины
Страшились дерзости моей;
Их горделивые дружины
Бежали северных мечей.
Мы весело, мы грозно бились,
Делили дани и дары,
И с побежденными садились
За дружелюбные пиры.
Но сердце, полное Наиной,
Под шумом битвы и пиров,
Томилось тайною кручиной,
Искало финских берегов.
Пора домой, сказал я, други!
Повесим праздные кольчуги
Под сенью хижины родной.
Сказал — и весла зашумели;
И, страх оставя за собой,
В залив отчизны дорогой
Мы с гордой радостью влетели.
Сбылись давнишние мечты,
Сбылися пылкие желанья!
Минута сладкого свиданья,
И для меня блеснула ты!
К ногам красавицы надменной
Принес я меч окровавленный,
Кораллы, злато и жемчуг;
Пред нею, страстью упоенный,
Безмолвным роем окруженный
Ее завистливых подруг,
Стоял я пленником послушным;
Но дева скрылась от меня,
Примолвя с видом равнодушным:
«Герой, я не люблю тебя!»
К чему рассказывать, мой сын,
Чего пересказать нет силы?
Ах, и теперь один, один,
Душой уснув, в дверях могилы,
Я помню горесть, и порой,
Как о минувшем мысль родится,
По бороде моей седой
Слеза тяжелая катится.
Но слушай: в родине моей
Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов, в глуши далекой
Живут седые колдуны;
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены;
Всё слышит голос их ужасный,
Что было и что будет вновь,
И грозной воле их подвластны
И гроб и самая любовь.
И я, любви искатель жадный,
Решился в грусти безотрадной
Наину чарами привлечь
И в гордом сердце девы хладной
Любовь волшебствами зажечь.
Спешил в объятия свободы,
В уединенный мрак лесов;
И там, в ученьи колдунов,
Провел невидимые годы.
Настал давно желанный миг,
И тайну страшную природы
Я светлой мыслию постиг:
Узнал я силу заклинаньям.
Венец любви, венец желаньям!
Теперь, Наина, ты моя!
Победа наша, думал я.
Но в самом деле победитель
Был рок, упорный мой гонитель.
В мечтах надежды молодой,
В восторге пылкого желанья,
Творю поспешно заклинанья,
Зову духов — и в тьме лесной
Стрела промчалась громовая,
Волшебный вихорь поднял вой,
Земля вздрогнула под ногой…
И вдруг сидит передо мной
Старушка дряхлая, седая,
Глазами впалыми сверкая,
С горбом, с трясучей головой,
Печальной ветхости картина.
Ах, витязь, то была Наина!..
Я ужаснулся и молчал,
Глазами страшный призрак мерил,
В сомненьи всё еще не верил
И вдруг заплакал, закричал:
Возможно ль! ах, Наина, ты ли!
Наина, где твоя краса?
Скажи, ужели небеса
Тебя так страшно изменили?
Скажи, давно ль, оставя свет,
Расстался я с душой и с милой?
Давно ли?.. «Ровно сорок лет, —
Был девы роковой ответ: —
Сегодня семьдесят мне било.
Что делать, — мне пищит она, —
Толпою годы пролетели,
Прошла моя, твоя весна —
Мы оба постареть успели.
Но, друг, послушай: не беда
Неверной младости утрата.
Конечно, я теперь седа,
Немножко, может быть, горбата;
Не то, что встарину была,
Не так жива, не так мила;
Зато (прибавила болтунья)
Открою тайну: я колдунья!»
И было в самом деле так.
Немой, недвижный перед нею,
Я совершенный был дурак
Со всей премудростью моею.
Но вот ужасно: колдовство
Вполне свершилось по несчастью.
Мое седое божество
Ко мне пылало новой страстью.
Скривив улыбкой страшный рот,
Могильным голосом урод
Бормочет мне любви признанье.
Вообрази мое страданье!
Я трепетал, потупя взор;
Она сквозь кашель продолжала
Тяжелый, страстный разговор:
«Так, сердце я теперь узнала;
Я вижу, верный друг, оно
Для нежной страсти рождено;
Проснулись чувства, я сгораю
Томлюсь желаньями любви…
Приди в объятия мои…
О милый, милый! умираю…»
И между тем она, Руслан,
Мигала томными глазами;
И между тем за мой кафтан
Держалась тощими руками;
И между тем — я обмирал,
От ужаса, зажмуря очи;
И вдруг терпеть не стало мочи;
Я с криком вырвался, бежал.
Она вослед: «о, недостойный!
Ты возмутил мой век спокойный,
Невинной девы ясны дни!
Добился ты любви Наины,
И презираешь — вот мужчины!
Изменой дышат все они!
Увы, сама себя вини;
Он обольстил меня, несчастный!
Я отдалась любови страстной…
Изменник, изверг! о позор!
Но трепещи, девичий вор!»
Так мы расстались. С этих пор
Живу в моем уединенье
С разочарованной душой;
И в мире старцу утешенье
Природа, мудрость и покой.
Уже зовет меня могила;
Но чувства прежние свои
Еще старушка не забыла
И пламя поздное любви
С досады в злобу превратила.
Душою черной зло любя,
Колдунья старая конечно
Возненавидит и тебя;
Но горе на земле не вечно».
Наш витязь с жадностью внимал
Рассказы старца: ясны очи
Дремотой легкой не смыкал
И тихого полета ночи
В глубокой думе не слыхал.
Но день блистает лучезарный…
Со вздохом витязь благодарный
Объемлет старца-колдуна;
Душа надеждою полна;
Выходит вон. Ногами стиснул
Руслан заржавшего коня,
В седле оправился, присвистнул.
«Отец мой, не оставь меня».
И скачет по пустому лугу.
Седой мудрец младому другу
Кричит вослед: «счастливый путь!
Прости, люби свою супругу,
Советов старца не забудь!»
Перейти ко второй песне
miniskazka.ru
Сказка Руслан и Людмила (поэма) читать онлайн полностью, Пушкин А. С.
Страница 1 из 10
ПОСВЯЩЕНИЕ
Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времен минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шопот старины болтливой,
Рукою верной я писал;
Примите ж вы мой труд игривый!
Ничьих не требуя похвал,
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть, украдкой
На песни грешные мои.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных;
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несет богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русской дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Одну я помню: сказку эту
Поведаю теперь я свету…
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
Слилися речи в шум невнятный:
Жужжит гостей веселый круг;
Но вдруг раздался глас приятный
И звонких гуслей беглый звук;
Все смолкли, слушают Баяна:
И славит сладостный певец
Людмилу-прелесть и Руслана
И Лелем свитый им венец.
Но, страстью пылкой утомленный,
Не ест, не пьет Руслан влюбленный;
На друга милого глядит,
Вздыхает, сердится, горит
И, щипля ус от нетерпенья,
Считает каждые мгновенья.
В уныньи, с пасмурным челом,
За шумным, свадебным столом
Сидят три витязя младые;
Безмолвны, за ковшом пустым,
Забыли кубки круговые,
И брашна неприятны им;
Не слышат вещего Баяна;
Потупили смущенный взгляд:
То три соперника Руслана;
В душе несчастные таят
Любви и ненависти яд.
Один — Рогдай, воитель смелый,
Мечом раздвинувший пределы
Богатых киевских полей;
Другой — Фарлаф, крикун надменный,
В пирах никем не побежденный,
Но воин скромный средь мечей;
Последний, полный страстной думы,
Младой хазарский хан Ратмир:
Все трое бледны и угрюмы,
И пир веселый им не в пир.
Вот кончен он; встают рядами,
Смешались шумными толпами,
И все глядят на молодых:
Невеста очи опустила,
Как будто сердцем приуныла,
И светел радостный жених.
Но тень объемлет всю природу,
Уж близко к полночи глухой;
Бояре, задремав от меду,
С поклоном убрались домой.
Жених в восторге, в упоенье:
Ласкает он в воображенье
Стыдливой девы красоту;
Но с тайным, грустным умиленьем
Великий князь благословеньем
Дарует юную чету.
И вот невесту молодую
Ведут на брачную постель;
Огни погасли… и ночную
Лампаду зажигает Лель.
Свершились милые надежды,
Любви готовятся дары;
Падут ревнивые одежды
На цареградские ковры…
Вы слышите ль влюбленный шопот
И поцелуев сладкий звук
И прерывающийся ропот
Последней робости?… Супруг
Восторги чувствует заране;
И вот они настали… Вдруг
Гром грянул, свет блеснул в тумане,
Лампада гаснет, дым бежит,
Кругом всё смерклось, всё дрожит,
И замерла душа в Руслане. . .
Всё смолкло. В грозной тишине
Раздался дважды голос странный,
И кто-то в дымной глубине
Взвился чернее мглы туманной.
И снова терем пуст и тих;
Встает испуганный жених,
С лица катится пот остылый;
Трепеща, хладною рукой
Он вопрошает мрак немой…
О горе: нет подруги милой!
Хватает воздух он пустой;
Людмилы нет во тьме густой,
Похищена безвестной силой.
Ах, если мученик любви
Страдает страстью безнадежно;
Хоть грустно жить, друзья мои,
Однако жить еще возможно.
Но после долгих, долгих лет
Обнять влюбленную подругу,
Желаний, слез, тоски предмет,
И вдруг минутную супругу
Навек утратить… о друзья,
Конечно лучше б умер я!
Однако жив Руслан несчастный.
Но что сказал великий князь?
Сраженный вдруг молвой ужасной,
На зятя гневом распалясь,
Его и двор он созывает:
«Где, где Людмила?» — вопрошает
С ужасным, пламенным челом.
Руслан не слышит. «Дети, други!
Я помню прежние заслуги:
О, сжальтесь вы над стариком!
Скажите, кто из вас согласен
Скакать за дочерью моей?
Чей подвиг будет не напрасен,
Тому — терзайся, плачь, злодей!
Не мог сберечь жены своей! —
Тому я дам ее в супруги
С полцарством прадедов моих.
Кто ж вызовется, дети, други?..»
«Я», — молвил горестный жених.
«Я! я!» — воскликнули с Рогдаем
Фарлаф и радостный Ратмир:
«Сейчас коней своих седлаем;
Мы рады весь изъездить мир.
Отец наш, не продлим разлуки;
Не бойся: едем за княжной».
И с благодарностью немой
В слезах к ним простирает руки
Старик, измученный тоской.
Все четверо выходят вместе;
Руслан уныньем как убит;
Мысль о потерянной невесте
Его терзает и мертвит.
Садятся на коней ретивых;
Вдоль берегов Днепра счастливых
Летят в клубящейся пыли;
Уже скрываются вдали;
Уж всадников не видно боле…
Но долго всё еще глядит
Великий князь в пустое поле
И думой им вослед летит.
Руслан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв.
Через плечо глядя спесиво
И важно подбочась, Фарлаф
Надувшись ехал за Русланом.
Он говорит: «насилу я
На волю вырвался, друзья!
Ну, скоро ль встречусь с великаном?
Уж то-то крови будет течь,
Уж то-то жертв любви ревнивой!
Повеселись, мой верный меч,
Повеселись, мой конь ретивый!»
Хазарский хан, в уме своем
Уже Людмилу обнимая,
Едва не пляшет над седлом;
В нем кровь играет молодая
Огня надежды полон взор;
То скачет он во весь опор,
То дразнит бегуна лихого,
Кружит, подъемлет на дыбы,
Иль дерзко мчит на холмы снова.
Рогдай угрюм, молчит — ни слова…
Страшась неведомой судьбы
И мучась ревностью напрасной,
Всех больше беспокоен он,
И часто взор его ужасный
На князя мрачно устремлен.
Соперники одной дорогой
Все вместе едут целый день.
Днепра стал темен брег отлогой;
С востока льется ночи тень;
Туманы над Днепром глубоким;
Пора коням их отдохнуть.
Вот под горой путем широким
Широкий пересекся путь.
«Разъедемся, пopa! — сказали,
Безвестной вверимся судьбе».
И каждый конь, не чуя стали,
По воле путь избрал себе.
Что делаешь, Руслан несчастный,
Один в пустынной тишине?
Людмилу, свадьбы день ужасный,
Всё, мнится, видел ты во сне.
На брови медный шлем надвинув,
Из мощных рук узду покинув,
Ты шагом едешь меж полей,
И медленно в душе твоей
Надежда гибнет, гаснет вера.
Но вдруг пред витязем пещера;
В пещере свет. Он прямо к ней
Идет под дремлющие своды,
Ровесники самой природы.
Вошел с уныньем: что же зрит?
В пещере старец; ясный вид,
Спокойный взор, брада седая;
Лампада перед ним горит;
За древней книгой он сидит,
Ее внимательно читая.
«Добро пожаловать, мой сын! —
Сказал с улыбкой он Руслану:
Уж двадцать лет я здесь один
Во мраке старой жизни вяну;
Но наконец дождался дня,
Давно предвиденного мною.
Мы вместе сведены судьбою;
Садись и выслушай меня.
Руслан, лишился ты Людмилы;
Твой твердый дух теряет силы;
Но зла промчится быстрый миг:
На время рок тебя постиг.
С надеждой, верою веселой
Иди на всё, не унывай;
Вперед! мечом и грудью смелой
Свой путь на полночь пробивай.
Узнай, Руслан: твой оскорбитель
Волшебник страшный Черномор,
Красавиц давний похититель,
Полнощных обладатель гор.
Еще ничей в его обитель
Не проникал доныне взор;
Но ты, злых козней истребитель,
В нее ты вступишь, и злодей
Погибнет от руки твоей.
Тебе сказать не должен боле:
Судьба твоих грядущих дней,
Мой сын, в твоей отныне воле».
Наш витязь старцу пал к ногам
И в радости лобзает руку.
Светлеет мир его очам,
И сердце позабыло муку.
Вновь ожил он; и вдруг опять
На вспыхнувшем лице кручина…
«Ясна тоски твоей причина;
Но грусть не трудно разогнать, —
Сказал старик: тебе ужасна
Любовь седого колдуна;
Спокойся, знай: она напрасна
И юной деве не страшна.
Он звезды сводит с небосклона,
Он свистнет — задрожит луна;
Но против времени закона
Его наука не сильна.
Ревнивый, трепетный хранитель
Замков безжалостных дверей,
Он только немощный мучитель
Прелестной пленницы своей.
Вокруг нее он молча бродит,
Клянет жестокий жребий свой…
Но, добрый витязь, день проходит,
А нужен для тебя покой».
Руслан на мягкий мох ложится
Пред умирающим огнем;
Он ищет позабыться сном,
Вздыхает, медленно вертится..
Напрасно! Витязь наконец:
«Не спится что-то, мой отец!
Что делать: болен я душою,
И сон не в сон, как тошно жить.
Позволь мне сердце освежить
Твоей беседою святою.
Прости мне дерзостный вопрос,
Откройся: кто ты, благодатный
Судьбы наперсник непонятный
В пустыню кто тебя занес?»
Вздохнув с улыбкою печальной,
Старик в ответ: «любезный сын,
Уж я забыл отчизны дальной
Угрюмый край. Природный финн,
В долинах, нам одним известных,
Гоняя стадо сел окрестных,
В беспечной юности я знал
Одни дремучие дубравы,
Ручьи, пещеры наших скал
Да дикой бедности забавы.
Но жить в отрадной тишине
Дано не долго было мне.
Тогда близ нашего селенья,
Как милый цвет уединенья,
Жила Наина. Меж подруг
Она гремела красотою.
Однажды утренней порою
Свои стада на темный луг
Я гнал, волынку надувая;
Передо мной шумел поток.
Одна, красавица младая
На берегу плела венок.
Меня влекла моя судьбина…
Ах, витязь, то была Наина!
Я к ней — и пламень роковой
За дерзкий взор мне был наградой,
И я любовь узнал душой
С ее небесною отрадой,
С ее мучительной тоской.
Умчалась года половина;
Я с трепетом открылся ей,
Сказал: люблю тебя, Наина.
Но робкой горести моей
Наина с гордостью внимала,
Лишь прелести свои любя,
И равнодушно отвечала:
«Пастух, я не люблю тебя!»
И всё мне дико, мрачно стало:
Родная куща, тень дубров,
Веселы игры пастухов —
Ничто тоски не утешало.
В уныньи сердце сохло, вяло.
И наконец задумал я
Оставить финские поля;
Морей неверные пучины
С дружиной братской переплыть,
И бранной славой заслужить
Вниманье гордое Наины.
Я вызвал смелых рыбаков
Искать опасностей и злата.
Впервые тихий край отцов
Услышал бранный звук булата
И шум немирных челноков.
Я вдаль уплыл, надежды полный,
С толпой бесстрашных земляков;
Мы десять лет снега и волны
Багрили кровию врагов.
Молва неслась: цари чужбины
Страшились дерзости моей;
Их горделивые дружины
Бежали северных мечей.
Мы весело, мы грозно бились,
Делили дани и дары,
И с побежденными садились
За дружелюбные пиры.
Но сердце, полное Наиной,
Под шумом битвы и пиров,
Томилось тайною кручиной,
Искало финских берегов.
Пора домой, сказал я, други!
Повесим праздные кольчуги
Под сенью хижины родной.
Сказал — и весла зашумели;
И, страх оставя за собой,
В залив отчизны дорогой
Мы с гордой радостью влетели.
Сбылись давнишние мечты,
Сбылися пылкие желанья!
Минута сладкого свиданья,
И для меня блеснула ты!
К ногам красавицы надменной
Принес я меч окровавленный,
Кораллы, злато и жемчуг;
Пред нею, страстью упоенный,
Безмолвным роем окруженный
Ее завистливых подруг,
Стоял я пленником послушным;
Но дева скрылась от меня,
Примолвя с видом равнодушным:
«Герой, я не люблю тебя!»
К чему рассказывать, мой сын,
Чего пересказать нет силы?
Ах, и теперь один, один,
Душой уснув, в дверях могилы,
Я помню горесть, и порой,
Как о минувшем мысль родится,
По бороде моей седой
Слеза тяжелая катится.
Но слушай: в родине моей
Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов, в глуши далекой
Живут седые колдуны;
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены;
Всё слышит голос их ужасный,
Что было и что будет вновь,
И грозной воле их подвластны
И гроб и самая любовь.
И я, любви искатель жадный,
Решился в грусти безотрадной
Наину чарами привлечь
И в гордом сердце девы хладной
Любовь волшебствами зажечь.
Спешил в объятия свободы,
В уединенный мрак лесов;
И там, в ученьи колдунов,
Провел невидимые годы.
Настал давно желанный миг,
И тайну страшную природы
Я светлой мыслию постиг:
Узнал я силу заклинаньям.
Венец любви, венец желаньям!
Теперь, Наина, ты моя!
Победа наша, думал я.
Но в самом деле победитель
Был рок, упорный мой гонитель.
В мечтах надежды молодой,
В восторге пылкого желанья,
Творю поспешно заклинанья,
Зову духов — и в тьме лесной
Стрела промчалась громовая,
Волшебный вихорь поднял вой,
Земля вздрогнула под ногой…
И вдруг сидит передо мной
Старушка дряхлая, седая,
Глазами впалыми сверкая,
С горбом, с трясучей головой,
Печальной ветхости картина.
Ах, витязь, то была Наина!..
Я ужаснулся и молчал,
Глазами страшный призрак мерил,
В сомненьи всё еще не верил
И вдруг заплакал, закричал:
Возможно ль! ах, Наина, ты ли!
Наина, где твоя краса?
Скажи, ужели небеса
Тебя так страшно изменили?
Скажи, давно ль, оставя свет,
Расстался я с душой и с милой?
Давно ли?.. «Ровно сорок лет, —
Был девы роковой ответ: —
Сегодня семьдесят мне било.
Что делать, — мне пищит она, —
Толпою годы пролетели,
Прошла моя, твоя весна —
Мы оба постареть успели.
Но, друг, послушай: не беда
Неверной младости утрата.
Конечно, я теперь седа,
Немножко, может быть, горбата;
Не то, что встарину была,
Не так жива, не так мила;
Зато (прибавила болтунья)
Открою тайну: я колдунья!»
И было в самом деле так.
Немой, недвижный перед нею,
Я совершенный был дурак
Со всей премудростью моею.
Но вот ужасно: колдовство
Вполне свершилось по несчастью.
Мое седое божество
Ко мне пылало новой страстью.
Скривив улыбкой страшный рот,
Могильным голосом урод
Бормочет мне любви признанье.
Вообрази мое страданье!
Я трепетал, потупя взор;
Она сквозь кашель продолжала
Тяжелый, страстный разговор:
«Так, сердце я теперь узнала;
Я вижу, верный друг, оно
Для нежной страсти рождено;
Проснулись чувства, я сгораю
Томлюсь желаньями любви…
Приди в объятия мои…
О милый, милый! умираю…»
И между тем она, Руслан,
Мигала томными глазами;
И между тем за мой кафтан
Держалась тощими руками;
И между тем — я обмирал,
От ужаса, зажмуря очи;
И вдруг терпеть не стало мочи;
Я с криком вырвался, бежал.
Она вослед: «о, недостойный!
Ты возмутил мой век спокойный,
Невинной девы ясны дни!
Добился ты любви Наины,
И презираешь — вот мужчины!
Изменой дышат все они!
Увы, сама себя вини;
Он обольстил меня, несчастный!
Я отдалась любови страстной…
Изменник, изверг! о позор!
Но трепещи, девичий вор!»
Так мы расстались. С этих пор
Живу в моем уединенье
С разочарованной душой;
И в мире старцу утешенье
Природа, мудрость и покой.
Уже зовет меня могила;
Но чувства прежние свои
Еще старушка не забыла
И пламя поздное любви
С досады в злобу превратила.
Душою черной зло любя,
Колдунья старая конечно
Возненавидит и тебя;
Но горе на земле не вечно».
Наш витязь с жадностью внимал
Рассказы старца: ясны очи
Дремотой легкой не смыкал
И тихого полета ночи
В глубокой думе не слыхал.
Но день блистает лучезарный…
Со вздохом витязь благодарный
Объемлет старца-колдуна;
Душа надеждою полна;
Выходит вон. Ногами стиснул
Руслан заржавшего коня,
В седле оправился, присвистнул.
«Отец мой, не оставь меня».
И скачет по пустому лугу.
Седой мудрец младому другу
Кричит вослед: «счастливый путь!
Прости, люби свою супругу,
Советов старца не забудь!»
vseskazki.su
Там чудеса — Стихи.Пиши.про
* * *Словно бы сквозь сито дождь
Тихо сыпет в лужи.
Вдруг пройдет по лесу дрожь,
Будто лес простужен.
Зашевелятся листы
В каплях-изумрудах,
И начнут шептать листы
Про лесные чуда.
И про то, что царь Кащей
В дружбе с лешим вроде;
И что сам Горыныч-Змей
Где-то в дебрях бродит;
И про бабушку Ягу,
Что летает в ступе;
И как чёрта на лугу
Дед оглоблей лупит.
И что где-то там во тьме
Средь корней корявых
С бесом прямо на метле
Ведьма свадьбу правит.
…
И чего не наплетёт
Лес в дождливый вечер,
И чего не разнесёт
По опушкам ветер.
Святки
Ох уж эти Святки!
С них и взятки гладки.
В них с самой судьбою
Поиграешь в прятки.
Снимешь обереги,
Все узлы развяжешь,
Волосы распустишь,
Счастье нагадаешь:
Жить всю жизнь безбедно,
Денег – вороха,
Завтра же не вредно
Встретить жениха.
Чтобы полной чашей
Был семейный дом.
Чтобы щи да каша
Были в доме том.
Семеро по лавкам
Спали там детей.
Ну и пёс обгавкал
Непрошеных гостей.
Беды пусть от скуки
Смазывают пятки.
Вот такие штуки
Вытворяют Святки.
* * *
Река во мраке ночи молчалива,
Она беззвучна, сумрачна, тиха.
Вливается в раскрытый рот залива,
А начиналась, как ручей во мхах.
Темно вокруг, вода темнее неба –
Мерцают в ней огни далёких звёзд,
Там где-то в вышине идёт молебен,
Собравший всё, что было раньше врозь.
Темна вода, в ней неба отраженье — Звёзд отблеск в чёрном зеркале реки.
Молчанье ночи, как благословенье
Для неба ритуалов колдовских.
* * *
Гроза. Сверканье молний. Гром.
И нитки нет сухой.
И вдруг за лесом виден дом,
Как будто бы хромой.
Стоит нескладно, боком он,
Во всю скрипит крыльцо.
И, кажется, что видишь сон,
А в доме нет жильцов.
Но кто-то открывает дверь
И тихо в дом зовёт.
И, хочешь, верь или не верь,
Гостей к столу ведёт.
Накормит и уложит спать,
А утречком, чуть свет,
Глаза росой промыли – глядь:
В помине дома нет.
Зеркало
В зеркале скрытая тайна,
Переплетенье теней.
Там невозможное крайне,
То, что не знает цепей.
Что никогда не бывало,
Или случалось не раз — Время своё покрывало
Вдруг приподнимет для нас.
Явится вдруг из тумана,
Будто из толщи стекла,
То ли душевная рана,
То ли сознания мгла.
Или забытое что-то
Всё всколыхнет существо.
Кто ты за зеркалом? Кто ты?
Отзыва нет! Колдовство!
* * *
Врата в миры не может видеть каждый –
Наш выход из реальности есть чудо.
Но так бывает, видим мы однажды,
Что не сумеет видеть даже мудрый.
Лишь чудом обретают наши грёзы
Виденья из безмолвного пространства,
Стихи и мифы из житейской прозы,
Нечаянные радости от странствий.
* * *
Я вижу неба храм бездонный.
Я слышу вздох волны.
И листьев шёпот полусонный
Из ночи глубины.
Благоухание сирени,
И мерный ритм слов
Я чувствую. И на колени
За всё я пасть готов.
Свидетельство о публикации (PSBN) 14161
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 15 Ноября 2018 года
stihi.pishi.pro
13 необъяснимых тайн нашей планеты
Мозаичный узор в Китае
Эти странные линии найдены в пустыне китайской провинции Ганьсу Шен. Их координаты: 40°27’28.56″с.ш., 93°23’34.42″в.д. Практически ничего не известно об этом странном, но очень красивом мозаичном узоре.
В неофициальных записях говорится, что они появились в 2004 году. Следует отметить, что эти линии находятся рядом с пещерами Могао, которые являются объектом Всемирного наследия. Узор сохраняет свои пропорции, несмотря на его огромный размер и неровность поверхности.
Загадочная каменная кукла
В 1889 году во время бурения скважины в городке Нампа штата Айдахо была сделана находка, взбудоражившая ученый мир прошлого столетия. На глубине 320 футов была найдена маленькая фигурка человека, которая определенно была создана руками людей. Вся загадка в том, что фигурка, судя по глубине, на которой её нашли, была здесь задолго до появления в этой части света людей.
Однако находка не вызвала бурной полемики среди ученых. Они просто заявили, что такого не может быть.
Первый каменный календарь
В Египте находится самое древнее астрономически выверенное сооружение из камней в мире. Оно называется Набта и расположено в пустыне Сахара. За тысячу лет до создания Стоунхенджа, люди составили круг из булыжников на берегу озера, которое давно высохло. Более 6 тысяч лет назад рабочим приходилось волочить трехметровые каменные плиты на расстояние свыше одного километра. На фото показаны камни, которые сохранились до нашего времени. Существуют данные о том, что в прошлом здесь было несколько влажных периодов (когда среднегодовое количество осадков доходило до 550 мм), последний из которых пришёлся на последнее межледниковье (130 тысяч лет назад) и начало последней ледниковой эпохи (70 тысяч лет назад).
В течение этого времени здесь была саванна, в которой жили ныне вымершие бизоны и большие жирафы, а также различные виды антилоп и газелей. Начиная примерно с 10-го тысячелетия до н.э. озеро стало наполняться благодаря обильным осадкам. Скорее всего, источник воды привлек первых поселенцев. Первые поселения людей датируются примерно 10-8 тысячелетиями до н.э.
Железный болт, которому 300 миллионов лет
Летом 1998 года русские ученые, исследовавшие 300-километровую площадку к юго-западу от Москвы в поисках осколков метеорита, нашли камень, в который заключен железный болт. По оценкам геологов, возраст камня – 300-320 миллионов лет.
Но в те времена здесь не было даже динозавров, не говоря уже о разумной жизни. Болт, в котором четко видна головка со стержнем, имеет длину около сантиметра и ширину около трёх миллиметров.
Древний космический корабль
Эта древняя наскальная живопись из пещеры в Японии датируется более чем 5000 годами до н.э..
Скользящие камни
Даже НАСА не в силах это объяснить. Остается только удивляться камням, движущимся по дну высохшего озера Рейстрек-Плайа, которое находится в Долине Смерти. Это совершенно плоское озеро, которое покрыто потрескавшейся глиной, протянулось на 2,5 мили (ок. 4 км.) с севера на юг и на 1,25 миль (ок. 2 км.) с запада на восток.
sayanarus.livejournal.com
Там чудеса… — Градозащитный Петербург
Сегодня «Градозащитный Петербург» предлагает своим читателям совершить прогулку в объект культурного наследия федерального значения «Дом Торгово-промышленного товарищества Бажанова Ф.Г. и Чувалдиной А.П. с дворовыми флигелями», располагающийся на улице Марата, 72.
Здание построено в период с 1907 по 1909 годы по проекту гражданского инженера П.Ф. Алешина в уже приобретшем на тот момент моду стиле – модерн.
Первоначальный проект фасада включал эркеры с обеих сторон, один из которых имел вид полукруглой башни с конусообразной кровлей.
Вход в апартаменты Бажанова, занимавшего 40 комнат, оформлен двумя деревянными тамбурами.
В вестибюле расположена широкая парадная лестница из белого каррарского мрамора.
Над лестницей – огромный световой фонарь, который раньше был основным источником света в этом помещении, однако сейчас его стекла закрашены, так как выше находятся жилые помещения.
С парадной лестницы мы попадаем в бывшую приемную хозяина дома, где можно увидеть главную достопримечательность – майоликовый камин «Вольга и Микула», выполненный по эскизу Врубеля. Первый вариант камина на этот сюжет был отмечен золотой медалью на Парижской выставке 1900 года.
В приемной широкие мраморные подоконники, а люстра, которая находится здесь в настоящий момент, старше дома на 40-50 лет.
В приемной не сохранилось подлинное убранство, однако его можно увидеть в кабинете, гостиной, малой и большой столовых, холле, фойе с камином.
В кабинете сохранился камин, кессонированный потолок с лепным орнаментом, панели из красного дерева.
На оконных откосах можно увидеть вставки из темно-зеленой кожи, которая изначально была и на стенах.
Камин в холле оформлен синей майоликовой плиткой и чеканкой с изображением драккара.
Автор фриза со сценами из крестьянской жизни неизвестен, но, по одной из гипотез, им является Леопольд Дитрих, выполнивший лепной орнамент в Белом зале дома.
Следующее помещение благодаря соответствующей отделке называется Грушевая гостиная. Изначально на стены была натянута ткань.
Только в этом помещении ручки украшены изображением розы.
Под потолком размещен лепной фриз в технике намазной лепки, изображающий южный пейзаж с кипарисами. Есть предположение, что за основу взяты виды Ливадии, где у хозяина была дача. Интересно, что в одном из оконных проемов Грушевой гостиной сохранилось подлинное стекло!
В Большой столовой мы видим великолепную люстру с узором «изморозь» на стекле.
В столовой также сохранился роскошный камин.
Раньше столовую украшал богатырский фриз, выполненный Н. К. Рерихом специально для этого помещения и украшавший его до 1964 года.
Сейчас фриз хранится в Русском музее. Два его фрагмента можно увидеть в корпусе Бенуа. Петербургская художница Арина Даур выполнила его копии.
Столовая отделана панелями из светлого дуба.
Из Большой столовой идем в Белый зал, где сейчас проходят конференции, концерты и другие мероприятия. Как мы уже упоминали, в оформлении зала принял участие петербургский скульптор Л. А. Дитрих.
Это слайд-шоу требует JavaScript.
Кроме проекта самого здания, архитектор П.Ф. Алешин выступил в роли дизайнера интерьера, и по его рисункам были изготовлены фонари, канделябры, лампы, дверные ручки, замки, шпингалеты и другая фурнитура. Вся фурнитура в доме – дверные и оконные ручки – оригинальная.
Также здесь сохранился подлинный паркет, который был обнаружен сотрудниками детской библиотеки под слоем линолеума.
Деревянную отделку в квартире Бажанова по проектам Алешина выполнила фирма Ф. Мельцера.
Сейчас в здании находится детская библиотека истории и культуры Петербурга, сотрудники которой регулярно проводят бесплатные экскурсии для всех желающих, поэтому погрузиться в историю дома на улице Марата, 72 и насладиться его прекрасными сохранившимися интерьерами может каждый житель нашего города.
Марина Селезнева. Фотографии автора.
protect812.com
Там – чудеса, там… — KALAKAZO
Достопочтенный архимандрит Аввакум Давиденко,он же a_avvakum, паки о чудесах православной Полтавщины:
««ЧУДО ПОЛЕНО». К ТЕМЕ: СОВРЕМЕННЫЕ ЧУДЕСА ГОГОЛЕВСКОЙ ПОЛТАВЩИНЫ
Тема чудес оказалась не отпускающей. Ну, совсем в стиле мистических Гоголевских сюжетов и это отнюдь не удивительно, Полтавщина ведь! В один прекрасный солнечный весенний день 2009 года в селе Старицковка, Машивского района, Полтавской области, хозяин двора Руслан Литовченко отпилил от груши, растущей у него на огороде мешающую ветку. На срезе проявилась нечто отдаленно похожее на ее контур Богоматери, икону, только без лиц. Но, человек, человеческое сознание неизлечимо религиозное. На что попадает его мистический взгляд, то он и обоготворяет, животворит, боготворит. Вспыхнула искра чуда!
Наступают моменты в нашем сознании, когда, как в народе говорится, огонь и солома оказываются рядом. Весть о чуде молниеносно облетела близлежащие села, потом дошла до Полтавы и пошло й поехало…
Люди поехали и даже пошли пешком из Полтавы, близлежащих прилегающих к Машевскому районов. Нужно сказать, отметить интересную особенную закономерность, что зачастую инициатива чуда начинается не с духовенства, но с низов, народного волевого движения, к которому духовенство, видя идущие народные массы, присоединяется уже потом, задним числом.
Итак, народ валит валом. Но, сам хозяин чуда Руслан и двое его детей не выглядят уставшими от столь пристального интереса к их саду, часть которого вытоптана толпами любопытных. Уроженец этих краев, Руслан свой участок купил всего год назад у девяностолетней хозяйки, которая уже физически не могла следить за огородом. Даже забор еще не успел поставить, из-за чего паломники входят во двор без всякого разрешения. Хозяин, в который раз рассказывает, как на Страстную неделю он подрезал деревья, как бензопила вдруг заела на старой груше, и как через несколько дней на спиленной ветке начал сначала нечетко, а потом все более явственно проступать образ женщины с ребенком на руках. Лиц там не было, вместо лица богомладенца, ну совсем тебе жуткий, неправильный треугольник…
Чудо! Трудно сказать, сколько раз в день Литовченко приходится рассказывать эту историю, так как ежедневное количество гостей в его дворе измеряется тысячами. «Тысяча человек в день – это норма. А, в первые дни, когда газеты и телевидение разнесли информацию о чуде, бывало и по две, и по три тысячи посетителей» — рассказывает с пафосом хозяин двора Руслан Литовченко.
«Чудо! Чуда!» — вспомнился мне клич с киноленты «Праздник святого Йоргена». Народ валом повалил. Полено было поставлено на стол, убрано вышитым рушником, подпоясано разноцветными украинскими лентами, перед ним почти непрестанно стали кадить ладан, начались «чудо полену» служиться бесконечные молебны, акафисты.
И, тут, как говорят святые отцы, хочешь спастись, приготовь душу во искушение. В чудо вмешался черт. И причем черт — денежный! Не помирились из за дележа финансов. Батюшки задумали из одной чудо-груши финансово кормить аж две церкви. Во, замахнулись! Каждый поставили свой сейф-кружку для сбора пожертвований, и каждому казалось, что в его кружке меньше денег, чем у его собрата соседа. Ну, и не помирились, ведь столкновение интересов налицо. Кончилось ночным похищением одной из кружек. Скандал затрещал, как костер из сухого хвороста.
В конце концов, хозяин груши, нагнал обоих наглых, разругавшихся священников в шею и установил свою кружку для сбора денег, для себя. Ой, Господи! Тут пошли, ну совсем в стиле трагикомичных Гоголевских персонажей, дикие душераздирающие ночные сцены потасовок, драк сельских вооруженных заинтересованных в денежных доходах враждующих группировок, установлением поста круглосуточного дежурства милиции и в общем то, в конечном итоге, большим позором Церкви. Чудо постепенно, по мере обмельчания потока паломников начало угасать и сейчас в 2016 году о нем мало кто вспомнит.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРИРОДЕ ЧУДА
Здесь, не надо строить иллюзий, что чудеса отомрут по мере роста науки и знаний, общемирового общечеловеческого прогресса. Из исторического опыта мы знаем, что так говорили в свое время недальновидные большевики-безбожники 20х-30х годов. Прокололись, очень ошиблись. Они не знали глубинных антропологических корней религии.
CREDO QUIA ABSURDUM EST!( КРЕДО КВИА АБСУРДУМ ЕСТ) – верую, потому что абсурдно. Так раннехристианский писатель и богослов 160-230гг. Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан, или кто то другой под его именем, проник в тайну, в самое, что ни есть атомное ядро веры, чуда, в их тектонические глубины, разломы, бездны, если хотите.
«И люблю и живу, до тех пор, пока безумствую, а едва возвращаюсь к разуму, то перестаю жить!» — очень хорошо сказал в начале 20го века писатель Дмитрий Мережковский. Истину сих слов трудно опровергнуть. Особенно если вспомнить книгу протодиакона Андрея Кураева и его книгу «Оккультизм в православии». Ох, он там громит новые чудеса! Ох, и громит! Особенно святых нового времени. Ну, что здесь скажешь? Это высокоинтеллектуальная заумь. В его книгах масса сухого отвлеченного рационализма, несомненно, очень много ценного фактологического материала, но нет живого огонька духовной жизни, нет этой «искры» от сияния которой вспыхивает и постоянно обновляется жизнь верующего народного духа. Протодиакон, ведущий богослов современности, не допонял, чего то важного, если не сказать главного в духовной жизни простого народа: который живет сердцем, эмоциями, но не холодным разумом.
В борьбе с чудесами протодиакон Андрей Кураев потерпел сокрушительное фиаско, поражение. Он чрезмерно рьяно в своих лекциях и книгах разоблачал чудеса и новых русских святых из народа. Особенно чихвостил и разоблачал Матрону Московскую, в своей книге «Оккультизм в православии». Ох, там ей и досталось! Обзывал ее колдуньей, душевнобольной. Но, сам патриарх Алексий пошел открывать ее мощи, чем широкое всенародное почитание благословил. Сейчас к мощам блаженной Матронушки к монастырскому кладбищу, где она была похоронена, и к ее могилке стоят длиннющие двухсотметровые очереди. Кураев со своей разоблачительной книгой остался в узком кружке негативно-богословствующих, однодумов-тугодумов интелектуалов. Люди не прислушались к его мысли, какой бы трезвой она ни была. В ней нет главного – жизни!
Чудеса будут всегда. Религиозные чудеса оказались в человеческом религиозном сознании более устойчивы, чем сама советская власть с ее вульгарным материализмом и атеизмом. Они оказались устойчивее, чем интеллектуально-богословские «изыски» разного рода позднейших дипломированных богословов. Они неостановимы, неистребимы, как и сама жизнь. Не искоренят их богословы интеллектуалы. Чудеса будут вспыхивать вечно. Тут следует сказать, что они тоже не вечны. Новые будут вспыхивать, старые забываться и угасать. Просто, они в своих проявлениях станут более изощренными, более трудно доказуемыми. Извечная тяга духа человеческого всегда на мысленном, ментальнм уровне поддержит чудо. Оно онтологично, присуще нашей внутренней душевной природе. Сказки для детей прорастают в сказки для взрослых. Они лечат душу, по своей сути, они глубоко терапевтичны.
Дух человеческий, в чем его живость неуничтожимость, так это в устойчивости, в сопротивлении к разного рода, рацио-идеологическим переделкам. В чудесном есть жизнь, и жизнь есть свет человекам. Объяснить с позиций здравого смысла, логики это нельзя. Люди мира живут сердцем, чувством, эмоциями. Сердцу хочется, а чудо и есть такой всерадостный побег в мир раскрепощенной творческой фантазии мистически одаренных личностей и всегда будут те, кто выдает, продуцирует чудеса и будет то, большинство, кто их жаждет, требует…
В природе чудо произрастания живых растений не менее чудесно и сложно, чем образовавшиеся капельки мира на иконном стекле. Если мы высокодуховны, то нас не должно раздражать ни отсутствие чудес, ни их великий наплыв, поток, изобилие. Скажем просто — они есть! Опыт показывает, что подальше надо держаться от оголтелых громил разоблачителей. Они злобны, отрицательно заряжены, даже агрессивны. Далеко ходить не нужно. Вспомним, каковы были большинство атеистов недавнего 20го века. Но, они проиграли исторический спор длиной в семь десятилетий. На смену им пришли богословы интеллектуалы, не взявшие на вооружение опыт и уроки прошлого…
В чудесах, в этих вспыхивающих и угасающих искрах бытия, жизни мы должны стараться разглядеть надмировой Лик Творца вселенной. Временами бывает и будет,
как одно, так и другое. Чудеса нужны тем, кому не достает веры. Кто верит в чудеса, тот глуп, а кто не верит в них тот — атеист, тоже, суть, плохо. Истина же, как вспышка-искра молнии, всегда где то в разумной середине. Но, вот вопрос вопросов, как поймать, уловить эту золотую середину? Ответ: сколько живем, сколько и учимся…
В этом продолжающемся торжестве жизни, как не вспомнить Гоголя и его «Ночь на Ивана Купала?» Цвет папоротника. Много написано литературы, серьезной и не очень в опровержение сей прекрасной, поэтичной народной легенды. Но, сила надприродного, ментального магнетизма ее такова, что, несмотря на все разоблачения умных и не очень теоретиков, она остается в умах и сердцах народа. Писатели и поэты ежегодно отдают дань этому чудесному сказанию. Остается самое прекрасное: вспыхивающий в ночной тьме густого леса ярко-красный, как уголек, цветок папоротника, горящий, искрящийся, переливающийся. Не будем болеть снобизмом и не станем лишать народный дух яркой, радостной, игровой кантилены праздника чуда. И хотя загадочно, таинственно, молчит на высотах своих надмировая Тайна – Бог, мы согласно апостолу Павлу благоговейно повторяем: «духа не угашайте пророчества не уничижайте, вся же испытующе – доброго держитесь… Бог же мира, да освятит вас всесовершенных».
И еще повторюсь: всегда апеллируем к Свету Священного Писания:
Слово Господне было редко в те дни и видения не часты» Библия, 1Царств 3:1.
Однако, люди жаждут чудес…»
отсюда
kalakazo.livejournal.com
Добавить комментарий