«Хочу обратно в детдом!»
Фото — medkrug.ruПочему дети, попавшие из сиротского учреждения в семью, нередко стремятся уехать обратно? Как приемным родителям вести себя, чтобы не допустить возврата? Известный эксперт по социальному сиротству, общественный деятель, руководитель социальных проектов —Александр Гезалов продолжает серию своих публикаций специально для фонда «Измени одну жизнь». В этом материале он дает советы приемным родителям.
16-летняя Настя попала в приют из кровной семьи. Волонтеры сняли о Насте видеосюжет, да такой, что телефон разрывался от звонков – столько кандидатов хотели бы взять ее в семью. И это при том, что девушке уже 16 лет, а всем известно, как трудно найти приемных родителей для подростков.
Однако Настя почему-то не хотела покидать учреждение. Меня попросили поговорить с девушкой, поддержать ее, помочь ей понять то, что в семье будет лучше, чем в приюте. Ведь все временные плюсы вне семьи – это всего лишь «недолгие блага», через несколько лет девушке придется жить самостоятельно. И у нее был реальный шанс — не привыкнуть к особенностям сиротского учреждения.
Вот некоторые из этих особенностей:
- Излишне тесное общение.
- Отсутствие значимого взрослого.
- Новый распорядок жизни.
- Низкая мотивация к обучению.
- Высокая загруженность мероприятиями учреждения.
- Подарки от спонсоров.
- Несистемное общение с волонтерами.
- Низкая ответственность за свои поступки.
Я позвонил Насте, представился. Услышал приятный и спокойный голос. Немного рассказал ей о себе, о судьбе своих товарищей и братьев, вышедших из стен детского дома. Девушка слушала внимательно, иногда тяжело вздыхала, но трубку не клала. Под самый конец разговора я услышал, что она плачет.
Попрощавшись, я предложил ей свою поддержку. Позже узнал, что девушка так и осталась жить в приюте. Но у Насти появился наставник, который ей помогает. Недавно девушка поступила в театральное училище и написала книгу о своей жизни.
Настя предпочла жизнь в приюте, а не в приемной семье, потому что в учреждении у нее появились подруги. Она сказала, что не хочет с ними расставаться. Но ведь через некоторое время ей придется переехать из приюта в один из детдомов, и вероятность того, что новые подружки перейдут туда с ней, весьма невелика! Впрочем, это не очень важно, потому что через некоторое время девушка встроится в общий ритм сиротской жизни и, скорее всего, в семью уже не захочет никогда. Очень надеюсь, что значительный опыт проживания с кровными родителями все же поможет ей качественно социализироваться в будущем.
К сожалению, устройство приемных детей в семьи у нас все происходит не так, как в других странах. Там ребенок не поступает в приют или детский дом, а ждет усыновителей в замещающей семье. И если усыновителей не находят, то ребенок остается в семье, которая изначально была для него «временной».
Такой подход снижает риск получения «ожога» от приютского и сиротского учреждения, он менее драматичен и травматичен для детей. Ребенок продолжает посещать школу, секции и кружки, не изолируется от общества. Это весьма важно для того, чтобы у детей не образовались различные пробелы в образовании и других сферах жизни, которые потом очень сложно восполнить.
У детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, не должны обрываться связи с родственниками и друзьями. Это очень важно для молодой развивающейся личности. В нашей практике чаще всего дети оказываются в системе приютов и детских домов надолго, пока идет «утряска» документов и другие процедуры. За всеми этими манипуляциями выплескивается судьба конкретного ребенка… Необходимо не создавать дорогую систему приютов и детских домов, а развивать профессиональные семьи, обученные и готовые помочь детям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации.
Нередко дети-сироты, наоборот, просятся в детский дом уже из приемной семьи. И это довольно частая история. Мне пишут и звонят приемные родители, говорят, что дети просят вернуть их в детдом. Говорят, что им там «легче дышать, реализовывать свой план жизни».
Как так случилось, что дети стремятся из приемных семей обратно – в учреждение? Ведь им придется самостоятельно выходить в мир, который им будет мало знаком, с трудом встраиваться в общество? Почему именно в приемной семье они так быстро осознают, что им не хватает чего-то очень важного? Может, им не хватает того, что позволяет им жить по правилам детского дома с элементами личных инициатив? На мой взгляд, это системная история, которую необходимо изучить. А еще об этом важно рассказывать на занятиях в ШПР.
Когда ребенка принимают в семью, то приемные родители знают: он хочет жить с ними, он будет все делать для того, чтобы встроиться в новый уклад. Но когда к нему начинают предъявлять требования, он восстает, и уже через некоторое время, поняв, что «халявы не будет», начинает проситься обратно в детский дом. Кому-то удается переломить эту ситуацию, а кому-то нет. Тогда приемные родители пишут отказ от опеки, ребенок поступает обратно в детский дом.
Все винят в возврате приемную семью, но, на мой взгляд, есть объективные вещи, приводящие к тому, что и семья не может встроить ребенка в свой уклад, и сам ребенок не готов к тому, что придется «нести свой крест» в новой ситуации. Он длительное время жил в детском доме, у него были и тесное общение, и новые контакты, и подарки от спонсоров… Как заместить все это? Необходимо при попадании ребенка в семью как можно больше интересоваться его жизнью, мыслями, стремлениями, увлечениями. Он должен почувствовать, что кому-то по-настоящему нужен и важен.
Многое зависит еще и от того, как с привыканием ребенка к новой жизни работают психолог и воспитатели в детском доме. Супервизор, выявив особенности этого ребенка, связанные с привыканием, должен рассказать о них приемным родителям. Возможно, ребенок в приемной семье будет манипулировать взрослыми с помощью заявлений о своем желании вернуться в детдом, чтобы получить какие-то послабления. Тогда родителям придется затратить максимум усилий, чтобы в этой ситуации семья сохранилась, возврата не произошло. Но вся беда в том, что ребенка выбирают приемные родители, о его проблемах они узнают уже дома — на своей территории. Ведь специалисты детских домов не ведут работу по подготовке ребенка в семью.
Поэтому я хочу дать несколько советов приемным родителям:
- Обратитесь за помощью при приеме ребенка к специалисту.
- При знакомстве с ребенком досконально изучите ситуацию, связанную с его жизнью в кровной семье и с его прибытием в детдом. Ели его травма очень глубокая, непроработанная, то может потребоваться помощь профессионального психолога.
- Изучите интересы ребенка, которые были у него до попадания в детский дом, чтобы понимать, что именно можно предложить ему с учетом его способностей и увлечений.
- Заранее узнайте о том, какие секции и кружки, которые могут быть интересными вашему приемному ребенку, находятся неподалеку от вашего дома.
- Выявите уровень его привязанности к друзьям из детского дома, по которым он будет скучать после расставания. Не ограничивайте его общения с ними.
- Включайте ребенка в жизнь своей семьи как можно быстрее.
- Не разрешайте играть в азартные игры, сразу поставьте рамки и границы дозволенного.
- Поддерживайте связь со специалистами, которые могут корректировать ваше взаимодействие с ребенком, помогать вам.
- Общайтесь с опытными приемными родителями.
Если у вас есть вопросы, готов на них ответить: [email protected]
С уважением, Гезалов Александр.
Тайны приемных семей: «Хочу вернуть его в детдом»
Татьяна Байдак — активист сообщества приемных родителей — сама помимо кровного сына воспитывает двоих приемных. Она очень хорошо знает все проблемы и подводные камни приемного родительства.Татьяна считает, что скандалы, связанные с приемными детьми, случаются вовсе не из-за денег, а из-за неправильных мотиваций, по которым сирот берут в семьи. Специально для «МК» она рассказала и прокомментировала самые дикие истории отказов от детей.
СПРАВКА «МК»
Существуют разные юридические формы устройства ребенка в семью.
■ Усыновление. Усыновленный ребенок получает все права родного, включая право наследовать имущество родителей. Родители же, в свою очередь, получают все обязанности: например, в случае отказа от усыновленного ребенка они обязаны выплачивать ему алименты до совершеннолетия либо пока его не усыновят другие люди. Родители не получают пособия на ребенка, кроме единовременного, при передаче в семью, однако имеют право на выплаты и льготы, которые полагаются при наличии кровных детей, — детское пособие, маткапитал и т.д.
■ Опека. Ребенок сохраняет статус оставшегося без попечения родителей. Опекунами, как правило, становятся люди, имеющие родственные связи с ребенком. На ребенка государство выплачивает ежемесячное пособие.
■ Приемная семья. Приемные родители помимо ежемесячных выплат на ребенка получают зарплату за его воспитание. Между приемными родителями и органами опеки заключается договор. За свою работу родители обязаны подробно и регулярно отчитываться — как любые другие наемные работники.
История первая: нет своих детей
Супруги Марина и Сергей Даньшины в 2001 году усыновили 9-месячного мальчика Андрея. Пока он не пошел в школу, приемные родители считали, что ребенок им достался просто идеальный. Однако в школе Андрюша стал хулиганить, не хотел учиться. В 14 лет в семье начались бурные конфликты, и родители по совету психолога сказали ребенку, что он неродной. Андрей сильно переживал это известие, плакал, уверял родителей, что когда вырастет, сделает анализ ДНК и докажет, что он их родной сын…
Затем мальчик поступил в техникум на автомеханика, но конфликты продолжались: 16-летний подросток то подделывал студенческий билет, то пропадал ночами в клубах, то отказывался учиться и работать. Однажды украл у бабушки деньги и потратил на фастфуд…
Сейчас родители признались, что поставлены в тупик и хотят вернуть подростка обратно в детдом. Сам Андрей отказывается верить в серьезность их намерений.
Татьяна Байдак: «Это история о нелюбви. О том, что взрослые люди так и не смогли принять и полюбить приемного сына. Ребенок не оправдал надежд и ожиданий отца и матери. С мальчиком было легко, пока он был крошкой — читал стихи на табуретке и слушался маму.
Но вот малютка вырос, появились обычные подростковые проблемы — трудности с учебой, желание гулять и поздние возвращения. А родители не выросли. И так удобно списали все трудности на чужие плохие гены.
Не знаю, какой психолог мог такое посоветовать, но сказать подростку в период пубертата, а тем более в период острого конфликта, что он не родной, — это была вторая очень плохая идея. Первая плохая идея — врать ребенку с детства о его происхождении.
Впрочем, мотивация «нет своих детей» вполне может носить конструктивный характер. Просто нужно осознавать, что важнее — иметь статус родителя или действительно им быть.
История вторая: рождественское чудо
Несколько лет назад известный общественный деятель накануне Нового года постил в своем аккаунте фотки и истории сирот. Разумеется, он никого не уговаривал усыновлять или брать под опеку, но пропаганда была достаточно сильной. Нашлась девушка-психолог, которая под громкие аплодисменты читателей забрала одного мальчика. Девушка была замужем, и у нее был родной сын. Эту историю общественник назвал «рождественским чудом».
Девушка стала вести блог о своей семье и приемном сыне, называла его «старшим братом» кровного ребенка. Однако после Нового года подарков ее восторги поулеглись. Бросать работу она не собиралась. Родной ребенок утром шел в садик, а приемный после школы был предоставлен сам себе. Девушка писала о приемном сыне раздражительные посты.
И наконец, когда подросток украл в супермаркете колу и шоколадку, несостоявшаяся мама отвезла его обратно в детдом. Всего в семье сирота пробыл около 3 месяцев.
Татьяна Байдак: «Жалость к бедному сироте — одна из самых деструктивных мотиваций. Пафос девиза «Чужих детей не бывает!», фотографии детей из базы данных, жалостливые посты из соцсетей — все это вызывает в эмоциональном читателе желание вытащить, отогреть. Ребенок спасен, ура, мы пишем «минус один», это значит, на одного ребенка в системе стало меньше… Но история на этом не заканчивается — начинается жизнь. И первый год — сложная адаптация и ребенка, и взрослых. Причем ребенка уже не жаль, потому что он теперь не сирота, у него есть родители, а он, несмотря на это, может делать все назло: портить мебель, требовать дорогих подарков, кричать, что вы ему никто… И вам его уже не жалко! Нельзя заменить любовь жалостью, да и невозможно постоянно жалеть.
В этой истории произошло рождественское чудо, ребенок обрел семью, но это было только самое начало. Дальше от его новых родителей требовался колоссальный труд, терпение и много сил. К сожалению, душевных сил родителей хватило очень ненадолго».
История третья: замена умершего
У одинокой мамы 8-летней сын погиб в аварии. Через какое-то время она взяла из детдома трехлетнего мальчика. Все было прекрасно, пока приемному сыну не исполнилось 8 лет. Тогда мама достала из шкафа одежду и игрушки погибшего ребенка — в пользование нового сына. Подруга, зашедшая к ней в гости, ужаснулась: все-таки за 10 лет детская мода немного изменилась, да и пролежавшие в шкафу все это время вещи пахли затхлостью. Вдобавок мама развесила по всей квартире фотографии покойного малыша…
После расспросов подруги мама призналась: ожидала, что новый ребенок сможет заменить погибшего, но этого не произошло. Наоборот, достигнув 8-летнего возраста, неродной мальчик начал напоминать о родном, и мама стала особенно остро чувствовать различие своего отношения к тому и другому мальчику. Ее коробило, что все в приемном ребенке было другим, он оказался совсем не похож на первого сына. «Я хочу вернуть его в детдом», — призналась женщина подруге.
Эта история с хорошим концом, так как здесь с помощью психологов женщина справилась с наваждением, сумела принять приемного ребенка, и они снова стали семьей.
Татьяна Байдак: «За год до того, как мы с мужем взяли приемных детей, у нас после неизлечимой болезни умер четырехлетний сын. Мы взяли в семью мальчика-подростка.
Ровно через две недели в опеке нам показали фото мальчика 5 лет и сказали: если не найдется семьи, ребенок попадет в детский дом. У нас не было выбора. Второй наш приемный сын очень похож характером на погибшего. Произошло именно то, чего мы так боялись.
Но, к счастью, мы себе отдаем отчет, кто есть кто, — младший хоть и занял пустое место в семье, но заполнил его собой, а не нашими ожиданиями. И, честно говоря, мне сейчас совсем непонятны наши страхи: как можно пытаться заменить одного человека другим?
Желание усыновить ребенка людьми, потерявшими своего, может носить конструктивный характер, если семья пережила свое горе. Для завершения этого процесса нужен как минимум год, а лучше — полтора-два».
История четвертая: компаньон для ребенка-инвалида?
Дети-инвалиды — всегда больная тема для родителей. Ребенок может быть обеспечен, любим и счастлив, но родительское сердце точит червь: а что будет с ним, когда я умру? Кто станет ему родным человеком?..
Нередко такие родители приходят к мысли взять из детдома ребенка с похожим недугом. Это кажется благородным и верным решением: ведь они уже знают и умеют реабилитировать и социализировать ребенка-инвалида, а у ребенка появится близкий человек до конца жизни. Однако…
Эта история старая, но она потрясла в свое время общество. Работница детдома взяла домой мальчика и девочку как компанию и будущих помощников для своей дочки с синдромом Дауна. Приемные дети были на несколько лет старше. Поначалу все трое прекрасно общались, а затем детдомовцы стали подростками и полюбили друг друга. На младшую девочку они прекратили обращать всякое внимание. Мать не понимала, как справиться с этим, нарастал конфликт, и в итоге после череды скандалов женщина отдала назад сначала приемного мальчика, а затем и девочку.
Татьяна Байдак: «В семье родился инвалид, его не принимает общество, как он будет жить, когда нас не станет?.. Так думают родители и идут за приемным — за компаньоном для своего ребенка, который будет с ним играть в детстве и ухаживать в будущем. Но ведь приемный ребенок тоже требует заботы и внимания, часто сам не очень здоров. И, конечно же, он не обязан быть вам благодарным и отрабатывать свой «долг».
Но я знаю истории, когда родители ребенка с синдромом Дауна или ДЦП брали детей с аналогичными диагнозами. И получалось все отлично. Приемный ребенок вырван из детского дома, он приобрел семью; кровный получил брата или сестру и одновременно друга. Главное — принимать приемного ребенка как равного кровному, а не как слугу».
Все эти истории говорят о том, что проблемы приемных семей гораздо шире, чем кажется на первый взгляд. И деньги — далеко не самая важная вещь в отношениях приемных родителей и детей. Даже психологи отмечают, что это далеко не самая плохая мотивация.
— Даже если ребенка взяли ради зарплаты приемного родителя, это совершенно не значит, что его бьют и не кормят, — говорит Татьяна Байдак. — Наоборот, приемный родитель будет заинтересован хорошо заботиться о ребенке, чтобы сохранить желаемую зарплату. Он будет мотивирован хорошо выполнять свою работу. А специалисты опеки, учителя школы, воспитатели детского сада и преподаватели секций и кружков будут рассматривать этих детей под лупой. Будни современного опекуна — это внимательные взгляды соседей, регулярные посещения сотрудников органов опеки и соцзащиты, характеристики на детей из учебных учреждений, отчеты о потраченных средствах и ежегодные диспансеризации. Это, конечно, сложно, но, наверное, всем людям нравится делать то, что у них получается, и видеть результат своих усилий. У меня получается быть мамой.
Читайте материал: «Шокирующие откровения приемной матери: «Этих детей невозможно полюбить»
Почему детей возвращают обратно в детдом
Что переживает ребенок, которого бросила мать, который не нужен отцу? Об этом известно только маленьким страдальцам. Ведь их, вдобавок ко всему, могут вернуть обратно те, кто дал им второй шанс оказаться в семье…
Девочка с голубыми глазами поставила приемных родителей на грань выживания
Эти дети преданы как минимум дважды. Сначала они остались без кровных родителей, а затем от них отказались приемные. По данным Департамента социальной защиты населения города Москвы, в 2015 году из замещающих семей возвращены 210 детей, в 2016 году — 153 ребенка.
За каждой цифрой — своя драма. И еще не известно, кто изживет ее раньше: ребенок-отказник или взрослый. Потому что вернуть можно, а забыть вряд ли когда-нибудь получится…
У Татьяны (имя изменено. — Е.С.) была дочь, которая умерла в три года от пневмонии. Ребенок сгорел буквально за десять часов. Это боль, которую не лечит время. Она никогда не пройдет. Потом угасла от рака мама. Следом ушла бабушка. Черная полоса не прерывалась.
— У меня распалась семья, мы так и не смогли пережить потерю дочери. Сегодня ей было бы 25 лет, — говорит Татьяна. — Мне даже пришлось поменять профессию педагога, потому что я не смогла больше работать с детьми. Получила диплом экономиста.
Потом она снова вышла замуж и родила сына, но запас любви в ее сердце не истощился. Таня мечтала о девочке, но больше не смогла забеременеть. Врачи поставили ей диагноз бесплодие.
— Мне уже было под сорок, — рассказывает она, — когда я решилась на экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО). Но несколько попыток оказались неудачными. Как-то смотрели с мужем передачу про девочку, у которой вся семья погибла в жутком ДТП. Ребенок тоже серьезно пострадал. Муж сказал: «Звони! Мы ее возьмем, только не заставляй меня ее любить!» Вячеслав добрый, хороший человек, но из той породы мужчин, кто любит только своих, кровных детей.
Забрать ту девочку они все равно не смогли. Нашлись дальние родственники в другом городе, которые оформили опеку. А Татьяна пошла в школу приемных родителей и стала собирать необходимые документы. Было ощущение, будто ее кто-то вел. Куда ни пойдет, все сразу получалось. Трудности начались потом. Вдруг выяснилось, что найти «своего» ребенка не так-то просто.
— В московских базах детей мало, — делится Татьяна. — Ты видишь ребенка, звонишь, а он либо зарезервирован, либо с букетом болезней. Моя подруга по школе приемных родителей (ШПР) рассказала, что в Калининграде волонтеры ищут приемную семью для шестилетней девочки. Ее мать на днях суд должен был лишить родительских прав. Для меня было очень важно, что ребенок сохранный.
С фотографии на нее смотрела девочка с покарябанным носом, тусклыми, как солома, волосами, которой никто не дал бы шести лет. Но это была она, Александра (имя изменено. — Е.С.). Потом Татьяне прислали видео, и в сердце сразу что-то отозвалось. Она поняла, что больше искать не будет, потому что нашла.
В детский дом она отправилась, нагруженная подарками. Привезла игрушки, обучающие книжки, модные аксессуары для волос и фрукты — ящиками. Потом Саша ей скажет, что никогда не пробовала черешню и персики. Только яблоки.
В казенном доме она воспитывалась с рождения. Ее маму, ученицу коррекционной школы, изнасиловали в 14 лет, через 9 месяцев родилась Саша. Новорожденную девочку оставили в роддоме.
— Ей накануне сказали, что приедет мама из Москвы. В детдоме она всех называла мамами: и педагогов, и нянечек. Так проще: не надо запоминать имена. Александра просто прижалась ко мне, обняла. Она рассказала: «Мне приснился сон, будто прилетел ангел со словами: «Тебя завтра заберут в семью!». Мне ее сразу отдали.
Пока органы опеки готовили документы, мы жили в гостинице. Саша была очень запущенным ребенком. Ручки и ножки в болячках, мозоли на ножках в кровь, потому что обувь никогда не подходила по размеру, голова в мокнущих болячках, замазанных зеленкой. Я ее лечила.
Мы ходили в кино — Саше все было в диковинку. Она просила купить семечки, потому что вкусней ничего не ела. Директор меня предупредила: «У нас с ней проблема. Она ворует, врет». Я спросила у Саши: «Это правда?» Она призналась: таскала у старших девочек баранки и косметику, а помаду просто ела, как лакомство!
Как-то я купила «Доширак», и Саша попросила: «Дай мне тоже попробовать! Когда в детдоме мальчишки это ели, я допивала за ними жижу!» — со слезами вспоминает Татьяна.
Александра рассказывала ей свою жизнь, в которой были и драки, и побои. Татьяне словно открывалась другая сторона луны, незнакомая и пугающая, где существовала, к примеру, такая дикая традиция, как «время старших».
Когда педагоги уходили домой, а дежурные воспитатели мирно спали, старшие дети малышей раздевали догола и заставляли выполнять разные прихоти: «успокаивали» под холодным душем, заставляли на мизинчиках держать детские кроватки, непокорных били полотенцами. Из-за того что Сашу не раз ловили на воровстве, с ней почти никто не хотел играть — и она чувствовала себя изгоем.
Приемная дочка повторяла: «Я самая счастливая девочка на свете! Я знала, что ты придешь». В московском аэропорту сын и муж Татьяны встречали Сашу с надувными шариками. В квартире приготовили море игрушек, купили кроватку и стол. Старую одежду выкинули — девочку одели с иголочки. Когда Таня помыла Сашеньке ножки и поцеловала их, как целуют маленьким детям, девочка растаяла: «Мне никогда не целовали ножки!»
***
— Сначала все было хорошо. А через месяц-два у меня началось отторжение, — признается Татьяна. — В ШПР нас предупреждали, что пик возвратов приходится именно на первое время. Меня в Саше раздражало все: даже прикосновения и запах — чужой, не родной. Я понимала: через это надо пройти.
Вы слышали про РРП? Это реактивное расстройство привязанности, которое встречается у детей, с младенчества лишенных любви и тепла. Этих детей никто не обнимал, не прижимал к себе. Оставленные в роддоме малыши сначала плачут, потом молчат. Они никому не доверяют и рассчитывают только на себя. Отсутствие любви замещают едой, а потом — сексом, алкоголем и наркотиками. И практически нет психологов, которые работают с этим расстройством. Я помню, как Саша никак не могла наесться и прятала продукты под подушкой.
Девочка не умела ни читать, не писать. Татьяна наняла няню, у которой был опыт работы с такими детьми. Занятия с логопедом, педагогом, консультации у психолога — на приемную дочь денег не жалели. Из-за тесной обуви, которую она носила в детдоме, у нее были искривлены стопы, но справились и с этим: помог балет. Девочка, жаловавшаяся на боль в ногах, стала ходить с папой на длинные расстояния. Глядя на красивую, ухоженную девочку, никто бы не догадался, что это ребенок из детского дома. Ангелочек с бантиками!
— Она могла быть и ласковой. Любила обниматься, целоваться. Но то, что у меня есть семья, в ее планы не входило, — грустно замечает Татьяна. — Мама должна была быть только ее, и больше ничьей.
Саша начала мстить моему сыну Руслану: резала его вещи, крушила конструкции, которые он строил. Мы ее не наказывали, но каждый день что-то случалось. Она настраивала мужа против меня, и наоборот. Пыталась превратить нашу семью в подобие детского дома.
Сейчас понимаю свою главную ошибку: я просто растворилась в Саше, стремилась вернуть ей все, что она недополучила в детстве. Но мою любовь она расценивала как слабость.
Однажды Александра уронила Руслану на руку кольца от гантелей. Мальчик онемел от боли. Поехали к врачу: перелом мизинца. Саша хлопала длинными ресницами: «Я это сделала случайно!»
— Сын мне тогда сказал: «Мама, она уничтожит меня!» Муж боялся, что она сделает нашего мальчика инвалидом. Он готов был забрать сына и уйти.
Когда мы ее только взяли, я бежала домой с радостью. Потом не хотелось идти: сидела на работе допоздна. Начались проблемы со здоровьем: давление, сердце. Нам говорили в ШПР, что детдомовский ребенок — это сложно, что неизбежны откаты, но я не могла даже предположить, как будет на самом деле.
Александра словно испытывала ее на прочность. Кромсала ножницами обувь, резала платки, пальто, платья и постельное белье. Это был настоящий квартирный террор.
Бывало, они вместе сидели и ревели. В одном из разговоров по душам Саша призналась: «Я тебе мщу!» — «За что?» поразилась Татьяна. — «За то, что ты не разрешала фильм смотреть, за то, что Руслана больше любишь!» — «Почему ты так решила?» — «Потому что ты его родила! Я ведь знаю, что ты не моя мама!»
Она ревновала Татьяну даже к цветам. Так и говорила: «Ты их любишь больше, чем меня!» Вырвала с корнем диффенбахии, а китайскую розу полила водой со стиральным порошком.
Это письмо Александры к биологической маме, которое Татьяна сама записала на видео, она помнит наизусть.
«Здравствуй, мама! Я давно тебя ждала и надеялась, что ты меня заберешь. Я тебя не помню, но я знаю, что ты есть. Я не прижилась в этой семье и не смогла их полюбить. Я жду, что ты приедешь. Я закончила первый класс. У меня хорошие оценки, я хорошо умею читать, писать, знаю английский язык. Я умею готовить, если ты не умеешь, я тебя научу. Я помогу, если тебе очень сложно. Но я люблю тебя такую, какая ты есть».
Детская психика так устроена, что тоску по матери почти ничем не изжить. Психолог, к которому обращалась Таня, советовал отправить это видео адресату и дождаться ответа: только тогда Александру отпустит, потому что надежда, что «мама приедет и меня заберет», не дает ребенку прижиться в новой семье.
Татьяна нашла профиль непутевой мамы в одной из социальных сетей, написала письмо, но ей не ответили. Тогда она передала видео через преподавательницу коррекционной школы, где училась мама Александры. Педагог навестила свою бывшую ученицу и пришла в ужас: «Я будто побывала в глубинах ада! Она опять беременна неизвестно от кого. В доме грязь, груды пустых бутылок».
Два года борьбы за ребенка окончились полным поражением. Татьяна чувствовала, что идет внутреннее выгорание души, что у нее ничего не получается. Она уже приняла решение.
— Саша уничтожала все, что мне дорого, — глухо говорит Татьяна. — Последней каплей стал сломанный хвост моей собаки. Мы недоумевали, почему добрейший пес, который любит абсолютно всех, на Сашу рычит.
Потом заметили, что собака перестала вилять хвостом и взвизгивала, стоило только до него дотронуться. В ветеринарной клинике нас спросили: «А вы что, не знали, что у нее хвост раздроблен? У нее было несколько переломов». В наше отсутствие Саша прищемила маленькой собачке хвост дверью.
Я никогда не поднимала на нее руку, даже когда она сломала моему ребенку палец. Но в тот день впервые дала ей пощечину. Я поняла, что это все, конец.
Вернуть Александру в детский дом она считала предательством и начала искать ей приемную семью. У девочки не было ни слезинки, когда она переехала в новый дом.
— Она им сразу понравилась. Все ведь хотят блондинку с голубыми глазами, но никто не знает, что там внутри, хотя я предупредила: «За этой ширмой скрывается волчонок». Предложила свою помощь, если будут проблемы.
Александра уже полгода там. Она все-таки вспоминает меня, но спокойно, без надрыва. А мои отношения с ее приемными родителями постепенно сошли на нет. Мы решили, что так будет лучше, в первую очередь для ребенка. Я даже стерла их телефон, но сердце все равно болит.
За это время они с Сашей встречались два раза на нейтральной территории. Последний раз Таня видела ее еще в июле, когда приехала поздравить ее с днем рождения. Девочка, которая недавно на ней буквально висла, вежливо протянула руку: «Татьяна, я рада вам. У меня все хорошо!» Это было как ожог. Но сейчас она хочет верить, что жизнь этого ребенка наладится.
— Моя главная ошибка — я брала ее для себя. Мамы, потерявшие детей, не всегда обретают счастье, когда берут приемного ребенка. Если хороший психолог копнет глубже, он поймет: сначала надо лечить наши травмированные души. И еще я поняла, что не надо ждать благодарности от ребенка. Это ведь наш выбор, а не его.
— Основными ошибками приемных родителей, принявших решение о возврате приемного ребенка, являются переоценка своих сил, недостаток психологических ресурсов и педагогической компетенции, отказ от предлагаемой им помощи специалистов в разрешении сложившейся в замещающей семье ситуации, — объясняет Алла Дзугаева, заместитель руководителя Департамента социальной защиты населения города Москвы. — В настоящее время в столице функционирует 56 уполномоченных организаций, осуществляющих сопровождение замещающих семей, которое предусматривает оказание профессиональной консультационной, юридической, педагогической и социальной помощи. В то же время это сопровождение носит для граждан добровольный характер и осуществляется только с их согласия.
По данным департамента, из замещающих семей, как правило, возвращаются дети подросткового возраста, которые вошли в пубертатный период с сопутствующими ему проблемами поведения и развития. Среди причин возврата чаще всего указывают состояние здоровья как попечителей, так и ребенка и отсутствие взаимопонимания.
— Для большинства детей возврат из замещающей семьи является психологической травмой, — констатирует Алла Дзугаева. — В связи с этим, если не удается устроить такого ребенка сразу же в другую замещающую семью, он направляется в организацию для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, где с ним активно работают специалисты (психологи, социальные педагоги и пр.). Одновременно орган опеки и попечительства организует работу по подбору ребенку новой замещающей семьи с учетом потребностей ребенка, особенностей его развития и состояния здоровья.
У Елены Мачинской, психолога фонда «Измени одну жизнь», три дочери: одна родная и две приемные девочки-подростка Аня и Нюра. До этого Аню дважды возвращали в детский дом — люди с ней не справлялись. Но когда в доме появилась Нюра, Елена поняла, что первая приемная девочка — просто ангел. Было все: и ложь, и воровство, и манипуляции, и многочасовые истерики, и приступы агрессии.
— У меня не было мысли вернуть ее в детский дом, — откровенно говорит Елена. — Я знала, что буду бороться до последнего, потому что надо идти до конца, если от тебя зависит судьба человека. Не оправдываю тех, кто срывается и возвращает ребенка в интересах своей семьи и детей, но хорошо представляю, что значит быть на грани. Не все могут это выдержать…
Она помогает многим приемным родителям в трудных ситуациях выгорания, когда опускаются руки. По ее мнению, основная ошибка большинства — завышенное самомнение, помноженное на иллюзии. Им кажется, что ужасов адаптации, о которых предупреждали в ШПР, в их семье уж точно не будет. Они же выбрали хорошего ребенка! А то, что он не скажет спасибо за то, что его приютили, но будет испытывать их на прочность, реализовывая свои сценарии поведения, в расчет не берется. У этого ребенка уже есть опыт предательства, который запускает защитные механизмы в виде скандалов, агрессии, побегов.
Мой вопрос о том, сколько времени ушло на адаптацию девочек, ставит Елену в тупик. Она не сразу вспоминает, в каком году взяла своих двух Ань, а потом смеется: «Когда перестаешь помнить дату, когда ты взял ребенка, это точно уже твой!»
А Татьяна верит, что пройдет время и ее душа успокоится. «Я не справилась, но осталась жива и сохранила семью. Верю и знаю, что кто-то вел меня именно по этому пути, и моя миссия, наверное, была именно в этом… за
Приемный подросток изнасиловал кровную дочку в семье, бывшая воспитанница интерната гуляет с парнями ночи напролет, другой удочеренной девочке диагностировали неизлечимое заболевание — может ли это стать причиной возврата ребенка в детский дом? И как помочь семье, оказавшейся в тяжелейшем кризисе? Об этом корреспонденту фонда «Измени одну жизнь» рассказала Елена Мачинская – консультант горячей линии «Дети в семье», волонтер с многолетним стажем и приемная мама.
«Однажды Нюра спустила со второго этажа кровать»
— Елена, в среде приемных родителей вы известны как волонтер, готовый помочь советом семьям, не справляющимся с воспитанием приемного ребенка. На чем основан ваш опыт?
— У меня трое дочерей, двое из них – приемные, с очень непростым прошлым. Обе они были возвращены из приемных семей в детские дома, потом попали ко мне. Моя младшая дочь Нюра, например, пережила предательство дважды. Когда ей было 5 лет, от нее отказалась родная мать, решившая устроить личную жизнь с новым мужчиной, а когда исполнилось 9, вернула в детский дом приемная мама – мол, не прижилась.
Елена Мачинская. Фото — Наталья Короткова.
Могу сказать откровенно и без прикрас: то, что происходит с ребенком после двух предательств, — это ад, но не тот, мифический, который якобы ждет нас в загробной жизни, это ад в душе ребенка. В первый год Нюра на любое безобидное замечание закатывала многочасовые истерики, нападала на меня и сестер, била, резала и ломала вещи, однажды скинула со второго этажа кровать…
Каждый раз во время таких истерик она кричала: «Я знаю, я плохая, меня никто не полюбит, и ты тоже сдашь меня в детдом, поэтому я не буду тебя любить и слушаться!» Переживший предательство ребенок не верит в то, что его могут полюбить. Он живет в постоянном страхе перед новым предательством и во всем винит себя. Ребенку страшно привязываться к приемным родителям, ведь они тоже могут сдать его в детский дом. Такие дети нередко провоцируют конфликт, чтобы довести ситуацию до конца, вернуться в детский дом и уже ничего не бояться.
Я со своими детьми пережила все это и до сих пор переживаю. Поэтому, когда мне звонят приемные родители и рассказывают о том, насколько тяжело бывает с приемными детьми, говорят, что они задумываются о возврате в детский дом, я отлично их понимаю и очень хочу помочь. Просто разговором: когда человек осознает, что его опыт не уникален, что кто-то уже пережил нечто подобное и даже кое-что похуже, ему становится легче.
— Как часто опекуны и усыновители принимают решение о возврате?
— Подсчитать количество реальных возвратов очень сложно. С юридической точки зрения фактический возврат часто может не считаться возвратом. Например, когда ребенка берут на гостевой режим с намерением в дальнейшем оформить опеку или усыновление, а потом, столкнувшись с первыми трудностями, отказываются.
Смотреть вебинар Натальи Городиской «Адаптация приемного ребенка в семье: личный опыт»
И наоборот, когда оформляют возврат, хотя ребенок фактически не жил в семье, а, к примеру, находился в другом регионе на лечении под временной опекой воспитательницы или волонтера. Сложно учесть и случаи, когда опеку по каким-то причинам переоформляют в пределах одной семьи – формально это возврат, на деле ребенок остается в семье. Свести все эти ситуации в какую-то единую статистику невозможно. По оценкам некоммерческих организаций (очень примерным), в детские учреждения возвращается около 8-9% детей, устроенных в семьи. Это несколько тысяч человек в год.
О причинах возвратов
— Почему это происходит? Вроде бы еще вчера люди радовались тому, что, наконец, нашли «свое счастье», и вдруг решают сдать это «счастье» назад, в детский дом.
— Самая главная причина, на мой взгляд, – несоответствие желаемого и действительного, ожиданий и реальности. Иногда усыновители смотрят на все сквозь розовые очки и очень разочаровываются, когда, например, девочка, которая так мило улыбалась на фотографии, вдруг начинает показывать характер. Некоторые изначально считают, что их ребенок будет благодарен за то, что его спасли из детского дома, будет стараться учиться на «четверки» и «пятерки», вести себя «хорошо» и всячески соответствовать правилам семьи. А он даже на «тройки» не тянет, нет мотивации к учебе, серьезные проблемы с поведением.
Обсудить проблемы адаптации, поделиться опытом, советами, переживаниями — можно на форуме фонда Измени одну жизнь в рубрике «На грани возврата»
Сравнение с кровными детьми в семье тоже обычно не в пользу приемного. В результате возникает разрыв между тем, как должен себя вести ребенок в представлении приемных родителей, и тем, как он себя ведет в реальности. И чем эта «дельта» больше, тем возврат более вероятен. Не все люди достаточно гибкие, чтобы приспосабливаться к альтернативным сценариям, не все готовы меняться – например, общаться с внезапно появившимися родственниками или работать с девиантным поведением.
Бывают и сильные разочарования: родительских сил не хватает, оба малыша орут… Фото — wordpress.com.
Другой достаточно распространенный «сценарий» возврата: у приемных родителей есть кровные маленькие дети, а когда в семью попадает еще и приемный ребенок (психологически травмированный, с депривацией), то он начинает забирать у мамы и папы очень много ресурсов – сил, времени… Родители понимают, сколь много они лишают своего малыша в угоду приемному. А когда приемный в борьбе за внимание родителей начинает еще и сознательно или бессознательно оттеснять кровного (например, может ударить или толкнуть «соперника», отбирать игрушки, ревновать), у родителей вскипает праведный гнев: «Я его пригрела на своей груди, а он мою кровинушку обижает!»
Подобное может случиться в любом возрасте детей, но, по моим наблюдениям, особенно часто это бывает, когда детей берут в семью в момент «гормонального всплеска» у матери, в первый год после рождения родного ребенка, когда маме хочется вскормить и обогреть всех детей в мире, когда она особенно чувствительна к фотографиям брошенных детей в интернете. «Возьму, обогрею, накормлю, будет две пары ножек по дому ходить», – на эмоциях решает женщина.
Иногда все складывается благополучно: адаптивный ребенок, не переживший слишком серьезного стресса или депривации, приспосабливается к семье, а семья приспосабливается к нему. Но, к сожалению, бывают и сильные разочарования: родительских сил не хватает, денег не хватает, оба малыша орут, одному надо гулять, другого надо вести в поликлинику, отец начинает психовать, мол, зачем мы его взяли, я же говорил… Подключается еще и свекровь, мама, друзья: «Зачем ты его взяла? Посмотри, какая агрессия, это же гены!» Напряжение растет как снежный ком, и возникает мысль о возврате.
— И помощи ждать неоткуда…
— Да, часто бывает неоткуда. Если в Москве, Санкт-Петербурге и некоторых других крупных городах есть хорошие службы сопровождения приемных семей, то уже в городах поменьше, райцентрах и тем более в деревнях и селах найти тематического психолога, разбирающегося в сложностях приемных семей, практически невозможно. При этом с маленькими детьми не очень-то поедешь куда-то далеко за советом.
Хотя в некоторых областных центрах и есть службы психологической помощи, но работают там часто психологи, закончившие психологический факультет «местного филиала заборостроительного института», совершенно не имеющие представления об особенностях ребенка из детского учреждения. Что такой специалист может посоветовать? Я знаю о случае, когда молодая «психологиня» в ответ на описание ситуации с приемным ребенком не нашла, что ответить, кроме как: «Зачем вы такой груз на себя взяли? Наверное, лучше вам его вернуть и жить как раньше, у всех сирот плохие гены…» В ее мировоззрении не нашлось иного сценария, не нашлось иных слов, чтобы помочь семье.
— Может, в каких-то ситуациях есть смысл пойти за советом в церковь?
— Мне известны такие примеры. Приемная мама уже почти взрослой 17-летней девушки, будучи глубоко верующим человеком, не могла принять поведение дочери. Она никак не соглашалась жить по правилам семьи (ее забрали уже 15-летней), гуляла по ночам с парнями, жаловалась на мать по пустякам в отдел опеки и заявляла, что хочет вернуться в родной город, где из детдома ее якобы заберет давняя подруга матери (которая обещала сделать это последние 8 лет, но в опеку так ни разу и не пришла).
Ситуация была достаточно напряженной, и сотрудники опеки сами уже предлагали приемной маме вернуть подростка в детское учреждение. Хоть мама и была на грани, но так поступить не могла: в ее картину мира возврат не вписывался. Но и терпеть хамство, пренебрежение, оскорбления со стороны приемного ребенка было невыносимо. Она сумела справиться со своими эмоциями, в том числе и благодаря священнику. Она договорилась с девочкой о том, что она доживет у них до 18 лет, хоть и не будет считать родителями. Со временем ситуация сгладилась.
Знаю и другой пример. Отчаявшаяся приемная мать обратилась к священнику, и он, выслушав, посоветовал вернуть ребенка в детский дом, хотя она как раз искала поддержки именно в решении оставить его в семье. Ведь кто такие священнослужители? Они не обладают какими-то особыми знаниями о приемных семьях, в этом вопросе они фактически такие же обыватели, как и все вокруг. Хорошо, если у священника хватит житейской мудрости разобраться в ситуации и попробовать понять ребенка, но так бывает не всегда. Советы «терпи и молись» часто не работают, когда нервная система истощена до предела. Поэтому в сложной ситуации лучше все-таки искать специалистов «в теме».
— Несоответствие ожиданий реальности, наличие в семье кровных маленьких детей – какие еще факторы осложняют приемное родительство и могут спровоцировать возврат ребенка в детский дом?
— Бывает, что меняется состав семьи (например, случается развод или, наоборот, у одинокой мамы появляется новый мужчина), и приемный ребенок, не очень-то прижившийся в семье, оказывается серьезной проблемой. О том, чтобы сдать в детский дом своего ребенка, чаще всего люди не задумываются, а вот приемный, в силу своей проблемности и недостаточно прочной эмоциональной связи, подвергается такому риску.
Причиной возврата может стать и какое-то заболевание ребенка, о котором не было известно на момент приема в семью. Например, люди брали, как им казалось, здорового и беспроблемного малыша, а уже дома, в ходе проведения обследования, выяснилось, что у мальчика серьезный диагноз. Родители оказались к такому не готовы, испугались, что не справятся, и после вернули ребенка в детский дом.
— Врагу не пожелаешь принимать такое решение.
— Действительно, мир не черный и не белый, в нем множество оттенков. Незамужняя женщина, успешная, хорошо зарабатывающая, удочерила трехмесячную девочку – в народе это называется «для себя». Ушла в отпуск по уходу ребенком, занималась только малышкой. Постепенно стала замечать отставания в развитии. В год девочка не могла не только сидеть, но и удерживать головку, не развивалась умственно. Затем начались тяжелые припадки.
Время шло, мама заботилась о дочке, но здоровье малышки ухудшалось, диагноз был серьезный, требовалось постоянное наблюдение за состоянием и дыханием, 24 часа в сутки. Пришло время выходить на работу, надо было оплачивать съемную квартиру, лечение, лекарства, покупать ребенку все необходимое. Помочь маме было некому, она даже в магазин не могла выйти – больной дочери постоянно требовался присмотр. После долгих колебаний женщина решилась на разусыновление — теперь ребенок находится в больнице под наблюдением 24 часа в сутки, ее не выписывали домой. Решение далось приемной маме нелегко. Насколько я знаю, она до последних дней навещала ребенка.
Но бывает и так, что ребенка возвращают не из-за сложной жизненной ситуации, не из-за тяжелого диагноза, а из-за инфантильности приемных родителей и непонимания детской психологии. Однажды мне позвонила женщина: «Как мне вернуть ребенка в детский дом, чтобы для нас не было никаких юридических последствий, и мы смогли потом усыновить другого?»
Иногда приемные родители не понимают детской психологии. Фото — ichef.bbci.co.uk
Я была шокирована постановкой вопроса и стала уточнять детали. «У нас очень известная и обеспеченная семья, — было сказано мне, — у ребенка
По статистике на 2016 год, более 148 тысяч детей из детских домов воспитывалось в приемных семьях. Пять тысяч из них вернулись обратно в детдом. Отказавшиеся от приемных детей женщины рассказали, каково это – быть матерью неродного ребенка и что подтолкнуло их к непростому решению.
Ирина, 42 года
В семье Ирины воспитывалась дочь, но они с мужем хотели второго ребенка. Супруг по медицинским показаниям больше не мог иметь детей, пара решилась на усыновление. Страха не было, ведь Ирина работала волонтером и имела опыт общения с отказниками.
— Я пошла вопреки желанию родителей. В августе 2007 года мы взяли из дома малютки годовалого Мишу. Первым шоком для меня стала попытка его укачать. Ничего не вышло, он укачивал себя сам: скрещивал ноги, клал два пальца в рот и качался из стороны в сторону. Уже потом я поняла, что первый год жизни Миши в приюте стал потерянным: у ребенка не сформировалась привязанность. Детям в доме малютки постоянно меняют нянечек, чтобы не привыкали. Миша знал, что он приемный. Я доносила ему это аккуратно, как сказку: говорила, что одни дети рождаются в животе, а другие — в сердце, вот ты родился в моем сердце.
Ирина признается, маленький Миша постоянно ею манипулировал, был послушным только ради выгоды.
— В детском саду Миша начал переодеваться в женское и публично мастурбировать. Говорил воспитателям, что мы его не кормим. Когда ему было семь, он сказал моей старшей дочери, что лучше бы она не родилась. А когда мы в наказание запретили ему смотреть мультики, пообещал нас зарезать.
Миша наблюдался у невролога и психиатра, но никакие лекарства на него не действовали. В школе он срывал уроки и бил сверстников. У мужа Ирины закончилось терпение и он подал на развод.
— Я забрала детей и уехала в Москву на заработки. Миша продолжал делать гадости исподтишка. Мои чувства к нему были в постоянном раздрае: от ненависти до любви, от желания прибить до душераздирающей жалости. У меня обострились все хронические заболевания. Началась депрессия.
По словам Ирины, Миша мог украсть у одноклассников деньги, а выделенные ему на обеды средства спустить в игровом автомате.
— У меня случился нервный срыв. Когда Миша вернулся домой, я в состоянии аффекта пару раз его шлепнула и толкнула так, что у него произошел подкапсульный разрыв селезенки. Вызвали «скорую». Слава богу, операция не понадобилась. Я испугалась и поняла, что надо отказаться от ребенка. Вдруг я бы снова сорвалась? Не хочу садиться в тюрьму, мне еще старшую дочь поднимать. Через несколько дней я пришла навестить Мишу в больнице и увидела его в инвалидном кресле (ему нельзя было ходить две недели). Вернулась домой и перерезала вены. Меня спасла соседка по комнате. Я провела месяц в психиатрической клинике. У меня тяжелая клиническая депрессия, пью антидепрессанты. Мой психиатр запретил мне общаться с ребенком лично, потому что все лечение после этого идет насмарку.
После девяти лет жизни в семье Миша вернулся в детский дом. Спустя полтора года юридически он все ещё является сыном Ирины. Женщина считает, что ребенок до сих пор не понял, что произошло, он иногда звонит ей и просит что-нибудь ему купить.
— У него такое потребительское отношение ко мне, как будто в службу доставки звонит. У меня ведь нет разделения — свой или приемный. Для меня все родные. Я как будто отрезала от себя кусок.
После случившегося Ирина решила выяснить, кто настоящие родители Миши. Оказалось, у него в роду были шизофреники.
— Он симпатичный мальчишка, очень обаятельный, хорошо танцует, и у него развито чувство цвета, хорошо подбирает одежду. Он мою дочь на выпускной одевал. Но это его поведение, наследственность все перечеркнула. Я свято верила, что любовь сильнее генетики. Это была иллюзия. Один ребенок уничтожил всю мою семью.
Светлана, 53 года
В семье Светланы было трое детей: родная дочь и двое приемных детей. Двое старших уехали учиться в другой город, а самый младший приемный сын Илья остался со Светланой.
— Илье было шесть, когда я забрала его к себе. По документам он был абсолютно здоров, но скоро я начала замечать странности. Постелю ему постель — наутро нет наволочки. Спрашиваю, куда дел? Он не знает. На день рождения подарила ему огромную радиоуправляемую машину. На следующий день от нее осталось одно колесо, а где все остальное — не знает.
После нескольких обследований у невролога Илье поставили диагноз – абсансная эпилепсия. Для заболевания характерны кратковременные отключения сознания.
— Со всем этим можно было справиться, но в 14 лет Илья начал что-то употреблять, что именно — я так и не выяснила. Он стал чудить сильнее прежнего. Все в доме было переломано и перебито: раковина, диваны, люстры. Спросишь у Ильи, кто это сделал, ответ один: не знаю, это не я. Я просила его не употреблять наркотики. Говорила: окончи девятый класс, потом поедешь учиться в другой город, и мы с тобой на доброй ноте расстанемся. А он: «Нет, я отсюда вообще никуда не уеду, я тебя доведу».
Спустя год ссор с приемным сыном Светлана попала в больницу с нервным истощением. Тогда женщина приняла решение отказаться от Ильи и вернула его в детский дом.
— Год спустя Илья приехал ко мне на новогодние праздники. Попросил прощения, сказал, что не понимал, что творит, и что сейчас ничего не употребляет. Потом уехал обратно. Уж не знаю, как там работает опека, но он вернулся жить к родной матери-алкоголичке. У него уже своя семья, ребенок. Эпилепсия у него так и не прошла, чудит иногда по мелочи.
Евгения, 41 год
Евгения усыновила ребенка, когда ее родному сыну было десять. От того мальчика отказались предыдущие приемные родители, но несмотря на это, Евгения решила взять его в свою семью.
— Ребенок произвел на нас самое позитивное впечатление: обаятельный, скромный, застенчиво улыбался, смущался и тихо-тихо отвечал на вопросы. Уже потом по прошествии времени мы поняли, что это просто способ манипулировать людьми. В глазах окружающих он всегда оставался чудо-ребенком, никто и поверить не мог, что в общении с ним есть реальные проблемы.
Евгения стала замечать, что ее приемный сын отстает в физическом развитии. Постепенно она стала узнавать о его хронических заболеваниях.
— Свою жизнь в нашей семье мальчик начал с того, что рассказал о предыдущих опекунах кучу страшных историй, как нам сначала казалось, вполне правдивых. Когда он убедился, что мы ему верим, то как-то подзабыл, о чем рассказывал (ребенок все-таки), и вскоре выяснилось, что большую часть историй он просто выдумал. Он постоянно наряжался в девочек, во всех играх брал женские роли, залезал к сыну под одеяло и пытался с ним обниматься, ходил по дому, спустив штаны, на замечания отвечал, что ему так удобно. Психологи говорили, что это нормально, но я так и не смогла согласиться с этим, все-таки у меня тоже парень растет.
Учась во втором классе, мальчик не мог сосчитать до десяти. Евгения по профессии преподаватель, она постоянно занималась с сыном, им удалось добиться положительных результатов. Только вот общение между матерью и сыном не ладилось. Мальчик врал учителям о том, что над ним издеваются дома.
— Нам звонили из школы, чтобы понять, что происходит, ведь мы всегда были на хорошем счету. А мальчик просто хорошо чувствовал слабые места окружающих и, когда ему было нужно, по ним бил. Моего сына доводил просто до истерик: говорил, что мы его не любим, что он с нами останется, а сына отдадут в детский дом. Делал это втихаря, и мы долго не могли понять, что происходит. В итоге сын втайне от нас зависал в компьютерных клубах, стал воровать деньги. Мы потратили полгода, чтобы вернуть его домой и привести в чувство. Сейчас все хорошо.
Сын довел маму Евгении до сердечного приступа, и спустя десять месяцев женщина отдала приемного сына в реабилитационный центр.
— С появлением приемного сына семья стала разваливаться на глазах. Я поняла, что не готова пожертвовать своим сыном, своей мамой ради призрачной надежды, что все будет хорошо. К тому, что его отдали в реабилитационный центр, а потом написали отказ, мальчик отнесся абсолютно равнодушно. Может, просто привык, а может, у него атрофированы какие-то человеческие чувства. Ему нашли новых опекунов, и он уехал в другой регион. Кто знает, может, там все наладится. Хотя я в это не очень верю.
Анна (имя изменено)
— Мы с мужем не могли иметь детей (у меня неизлечимые проблемы по женской части) и взяли ребенка из детского дома. Когда мы его брали, нам было по 24 года. Ребенку было 4 года. С виду он был ангел. Первое время не могли нарадоваться на него, такой кудрявенький, хорошо сложен, умный, по сравнению со своими сверстниками из детдома (не для кого не секрет, что дети в детдоме плохо развиваются). Конечно, мы выбирали не из принципа, кто симпатичнее, но к этому ребенку явно лежала душа. С тех пор прошло почти 11 лет. Ребенок превратился в чудовище — ВООБЩЕ ничего не хочет делать, ворует деньги у нас и у одноклассников. Походы к директору для меня стали традицией. Я не работаю, посветила жизнь ребенку, проводила с ним все время, старалась быть хорошей, справедливой мамой… не получилось. Я ему слово — он мне «иди на***, ты мне не мать/да ты *****/да что ты понимаешь в моей жизни». У меня больше нет сил, я не знаю, как на него повлиять. Муж устранился от воспитания, говорит, чтобы я разбиралась сама, т. к. (цитирую) «я боюсь, что если я с ним начну разговаривать, я его ударю». В общем, я не видела выхода, кроме как отдать его обратно. И да. Если бы это мой ребенок, родной, я бы поступила точно так же.
Наталья Степанова
— Маленький Славка мне сразу полюбился. Одинокий и застенчивый малыш выделялся из ребячьей толпы в социальном центре помощи детям. Мы забрали его в первый же день знакомства. Однако уже через две недели забили тревогу. Внешне спокойный и добрый мальчик неожиданно стал проявлять агрессию к домашним питомцам. Сначала Слава повесил на кухне новорожденных котят, предварительно обмотав их проволокой. Затем объектом его внимания стали маленькие собачки. В итоге на счету малолетнего душегуба оказалось не менее 13 загубленных жизней. Когда началась череда этих жестоких поступков, мы сразу же обратились к детскому психологу. На приеме специалист нас успокоила и посоветовала уделять Славе больше времени и дать понять, что мы любим его. Мы пошли навстречу и летом уехали в деревню, подальше от шумного города. Но там ситуация стала ещё хуже. На очередной консультации психолог объяснила нам, что Славке необходима специализированная помощь. А так как я в положении, мы решили, что сына лучше отдать обратно в детский дом. Мы до последнего надеялись, что у мальчика вскоре пройдет агрессия, а вместе с ней и желание убивать. Последней каплей терпения стали три тела растерзанных щенят. Словно по сценарию фильма ужасов, в очередной раз воспользовавшись отсутствием взрослых, малыш в одиночку жестоко забил четвероногих до смерти.
«Маша падала на пол и орала, могла подбежать к стене и начать биться головой»
Начало пути
О том, что в моей семье будут приемные дети, я знала еще с юных лет. В конце 90-х во время учебы в медицинском училище я попала на практику по педиатрии в один из столичных домов ребенка. Это было очень приличное заведение: приветливый персонал, куча игрушек, огромные коробки с подгузниками. Все было в изобилии.
Потенциальные иностранные усыновители, в надежде на благосклонность руководства, полностью покрывали нужды дома ребенка. Там я познакомилась с годовалым карапузом Митей. Мальчик был похож на библейского херувима: голубые глаза, пшеничные кудри. У Мити были серьезные проблемы со здоровьем и его готовили на усыновление за океан. А еще он не смеялся. Совсем. И этот совершенно не детский взгляд просто выворачивал душу наизнанку. Я весь день провозилась с малышом, а в конце дежурства ко мне подошла воспитательница и сказала, что нельзя уделять столько внимания одному ребенку. И на руках его носить тоже запрещено.
— Вы приходите и уходите, а они остаются. И они не должны привыкать к вам.
Прорыдав весь вечер в подушку, я даже пыталась придумать, как забрать Митю к себе. Но мне было всего 15 лет, и шансов у меня не было.
Прошло 17 лет. На тот момент у меня уже был опыт материнства и крепкая семья. По крайней мере, мне так казалось. Мысль о приемном ребенке меня не покидала. На мой взгляд, я была полностью готова морально и, что немаловажно, материально. Я читала различные слезливые истории на форумах, рассматривала фото детей-сирот в интернете и представляла, как замечательно было бы забрать кого-то домой. Супруг был не в восторге, но все же после длительных уговоров сдался. С одним условием: опеку я оформлю только на себя.
Достигнув компромисса с мужем, я прямиком направилась на прием в отдел опеки и попечительства по месту жительства. Встретили меня не очень приветливо, моментально развеяв остатки иллюзий, что сотрудники радеют за каждую сироту. Начальница отдела опеки кинула огромный список документов, которые я должна предоставить для комиссии. На основании этих бумаг они и примут решение, достойна ли я стать опекуном. Список был пугающим: заключение из поликлиники, диспансеры, справки о доходах всех членов семьи, жилищно-бытовые условия и еще много-много всего.
— Собирайте и приходите, — резюмировала женщина, не скрывая свое желание побыстрее выпроводить меня из кабинета. — Советую начать со школы приемных родителей. Это обязательное условие, без их заключения мы не имеем права рассматривать вашу кандидатуру.
По счастливой случайности ближайший набор стартовал в школе на базе детского дома в моем районе. Через час я уже была у них с документами для зачисления в группу. Спустя несколько недель началось обучение. Дважды в неделю мы группой из 10 человек приходили на занятия с психологом. На самом деле это очень полезная практика, где ты можешь узнать много нового по вопросу воспитания детей. Ведь «домашние» дети и дети из «системы» очень отличаются в восприятии. И не все лечится любовью, как считают многие. Через два месяца, имея на руках сертификат об окончании школы и собрав за это время все остальные документы, я опять приехала в опеку.
— А, это вы, — вздохнула начальница, — не передумали, значит. Ну хорошо. Давайте посмотрим, что вы принесли.
Изучив кипу бумаг, женщина протянула мне бланки заявления и анкеты. После чего сказала: им необходимо лично убедиться, что мои жилищные условия соответствуют требованиям. Визит назначили на следующей неделе. К моему удивлению, дальнейшие события разворачивались очень быстро. Инспектор осмотрела квартиру и, задав пару дежурных вопросов моим детям и няне, сообщила, в какой день я могу прийти за заключением.
Сложно описать, какие эмоции переполняли меня в тот день, когда я ехала за финальным документом, подтверждающим мое право стать приемным родителем. Наверное, в первый раз за весь период нашего общения, начальница встречала меня с улыбкой и даже произнесла что-то по типу поздравительно-назидательной речи.
— Мы даем вам направление на прием в Московский федеральный банк данных о детях сиротах. Там сотрудник покажет вам всех детей, которые подлежат устройству в семью. Может, подберете кого,- подытожила дама.
Вот уж воистину «желание — тысяча возможностей». Спустя всего пару дней я уже сидела перед монитором, вглядываясь в лицо каждого ребенка, и слушала краткий рассказ сотрудницы ФБД о здоровье и статусе малыша. Еще на уровне опеки я определила пол и возраст подопечного. Как бы странно это не звучало, но таково требование бюрократической машины. И, кстати, передумать потом не так то просто. Придется просить переписать заключение, а с этим, понятное дело, никому не хочется возиться. Я решила, что хочу взять девочку от 3 до 7 лет.
Все, кого мне показывали, были с тяжелыми патологиями. Некоторые недуги были видны даже на фото. Я искренне преклоняюсь перед людьми, готовыми окружить заботой ребенка-инвалида. Но — перед самим собой надо быть честным: я не относилась к их числу. Мне хотелось взять девочку, которая будет читать стихи на табуретке, ходить в обычный детский сад и кататься на велосипеде наперегонки с моими детьми. Конечно, я понимала, что абсолютно здоровых детей быть не может. Но одно дело — незначительные проблемы, которые корректируются врачами, и совершенно другое, когда ребенок обездвижен или имеет тяжелую степень умственной отсталости.
— Все, больше кандидатов нет, — сказала сотрудница ФБД, закрыв на мониторе последнюю анкету.
— Как все? — недоуменно спросила я, — Здоровых детей нет вообще?
Девушка снисходительно улыбнулась.
— А здоровые сюда не доходят, их еще на уровне опек разбирают. Вы спросите у себя по месту жительства, может, они вам помогут. Это не просто, но при желании возможно.
Я начинала понимать, о чем говорит сотрудница. Но так как вариант «купить» ребенка я не рассматривала, то поинтересовалась, что делать, если «они мне не помогут»
— Тогда ищите в регионах. Там реже забирают в семьи, а значит и шансов найти больше.
Каждый день любую свободную минуту я проводила в разглядывании фотографий и в обзвоне региональных опек. И тут огромную роль играет человеческий фактор, попадались очень чуткие сотрудники, которые не ленились достать личное дело ребенка и прочитать диагноз. А были и те, кто работает спустя рукава. Так, однажды вместо озвученных по телефону небольших проблем со зрением, ко мне вывели практически слепую девочку. И больше всего огорчает не безразличие чиновников и не потраченное впустую время. Страшно другое: ты уезжаешь, а ребенок остается. Все в том же казенном доме, с казенными игрушками и слабой перспективой обрести семью.
Вторая поездка также имела безрадостный финал. Я поймала себя на мысли, что все это начинает напоминать магазин: ты ездишь, смотришь, выбираешь, отказываешься. Или отказывают тебе. Стали закрадываться мысли, что может и не надо, раз все складывается не лучшим для меня образом.
И тут я увидела ее.
Трехлетняя белокурая девочка на фотографии была похожа на гнома. Очень маленькая, даже для своего возраста. Ее сложно было назвать симпатичной, но печальное выражение лица и потрепанная кукла в руках, не могли оставить меня равнодушной. И я позвонила. «Оперированный порок сердца, задержка психо-речевого развития, соцпедзапущенность. Подлежит устройству в другой регион», — все озвученное вселяло надежду. И я приняла решение знакомиться, предварительно решив для себя, что если и сейчас не получится, то надо успокоиться и выдохнуть.
Девочка из города N
От Москвы до Nска всего ночь езды. Целая ночь, проведенная в представлении, как пройдет эта встреча и будет ли ее итог положительным, и что вообще делать дальше. Ведь по закону в случае согласия, положено 10 обязательных встреч с ребенком. Для установления контакта. Но я не могу жить все это время в другом городе. Вопросов было больше, чем ответов.
История жизни маленькой Маши вряд ли была чем-то из ряда вон выходящим. Особенно для провинциального городка. В ее семье пили все. Мама, тетя, бабушка и даже прабабушка, прикованная к инвалидной коляске. Помимо Маши, в семье воспитывались ее 10-летний брат и трое двоюродных братьев и сестер. Пока женщины развлекались в пьяном угаре, частенько пропадая из дома на несколько недель, дети были предоставлены сами себе. Точнее, оставлены под присмотром парализованной пенсионерки. Нет, в семье не было насилия, детей никто не бил и не истязал, они просто были никому не нужны. Питались тем, что найдут, шатались по улицам, попрошайничали.
Ситуация с Машей осложнялось ее проблемами со здоровьем. В силу того, что мать девочки не посчитала нужным завязать с дурными пристрастиями даже на период беременности, малышка родилась с пороком сердца. Почти год она находилась в стационаре под наблюдением врачей. После выписки мамашу предупредили, что ребенку необходимо сделать операцию, иначе последствия могут быть самые трагичные. Но ее это не сильно волновало.
У девочки, видимо, была колоссальная тяга к жизни и поэтому, вопреки всем прогнозам медиков, она жила.
В какой-то момент соседи алкоголизирующего семейства устали и вызвали полицию. Детей изъяли, обеих мамаш лишили родительских прав. Старшие отправились в детский дом, а Машу определили в дом ребенка. На тот момент ей было 2,5 года и она даже не могла назвать свое имя. В срочном порядке ребенка госпитализировали в одну из столичных клиник, где провели необходимую операцию. Жизнь малышки больше была вне опасности. По словам работников детского учреждения, через несколько месяцев после возвращения, Маша уже выучила много слов, научилась пользоваться столовыми приборами и приобрела навыки самообслуживания. Сотрудница опеки показала мне еще несколько ее фотографий, после чего выписала направление на знакомство.
Главврач встретила меня тоже очень приветливо. Кратко пересказала уже услышанную мною историю и в конце добавила: «С головой у девочки все в порядке, просто никто ей не занимался. Но вы же ее в Москву берете, у вас там специалисты. Мария быстро догонит сверстников». При упоминании о Москве она так театрально подняла глаза к потолку, что я невольно повторила ее жест.
В этот момент дверь открылась и в кабинет вошла девушка в белом халате, за руку она вела девочку, на вид не старше полутора лет. Я сразу узнала ее и достала из сумку заблаговременно купленную игрушку. Ребенок прямиком побежала ко мне и с криками «мама» вцепилась в ногу. Честно говоря, я растерялась. Воспитатель предложила мне погулять с Машей на территории дома ребенка.
После возвращения малышки в группу, я вновь поднялась к главврачу и сказала, что готова взять опеку над девочкой. А дальше все пошло как по маслу. После подписания всех необходимых документов в опеке Nска, все та же милая сотрудница вошла в мое положение и сняла с меня обязательство о 10 встречах. Я уехала домой.
«Я так захотела»
Первые 5-7 дней совместной жизни девочка была просто ребенок-солдат. Скажешь садись, она сидит, стой-стоит. Засыпала едва коснувшись головой подушки и ела так, будто пережила блокаду.
А потом ее прорвало.
Просто в какую то секунду ее поведение резко изменилось. На любую просьбу реакция становилась не предсказуемой. Она падала на пол и орала, могла подбежать к стене и начать биться головой, специально вызывала во время еды за столом рвоту и еще больше орала при попытке забрать тарелку. В какие-то моменты ее поведение напоминало кадры из фильма про экзорцистов.
Я успокаивала себя и всех остальных, что это адаптация и скоро все пройдет. Но лучше не становилось. Мамами она называла абсолютно всех женщин, проявлявших к ней мало-мальское внимание и готова была уйти с любой из них. По возвращению в столицу я начала водить девочку к неврологу, она выписывала какие-то препараты, но видимых изменений я не замечала. Три раза в неделю к нам домой ходили логопеды и психологи, но Маша наотрез не хотела заниматься с ними. Кидалась карандашами, падала под стол, а то и вовсе убегала из комнаты.
Руководствуясь тем, что общение со здоровыми детьми пойдет Маше на пользу, я добилась направления в обычный детский сад. Видимо, это было большой ошибкой. Маша била других детей, кидалась с кулаками на воспитателей. Если им удавалось предотвратить ее боевой порыв, она начинала рвать на себе волосы, царапать лицо. Агрессия заменялась аутоагрессией.
Моя жизнь на тот момент кардинально изменилась, брак потерпел фиаско, и я была вынуждена выйти на работу. В конечном итоге няня не выдержала и сообщила об уходе. Это было практически ударом ниже пояса. Отношения с другими членами семьи у Маши тоже не складывались.
— Не приходи с ней больше, пожалуйста, к нам, — попросила мама, после очередного раза, когда Мария на пустом месте устроила жуткую истерику с рвотой во время совместного ужина.
Так мы прожили 4 года. Привязанность ко мне у Маши до конца не сформировалась, «мамой» все так же были все женщины в ее окружении. Специалисты конечно находили этому научное объяснение, но от этого легче не становилась. Однажды Маша поехала в гости на выходные к своей крестной, моей приятельнице.
— Я не знаю, что с ней делать, — позвонила мне подруга через пару часов.- Она с порога стала называть нас «мамой» и «папой». Пытаюсь до нее донести, что мы не ее родители, но все без толку. Даже фото твое показала в телефоне, спрашиваю «Кто это?», а она плечами пожимает.
Через некоторое время крестная тоже перестала брать девочку к себе. Маша побила ее полуторагодовалого сына, оставшись всего на пару минут один на один с малышом.
— Я ее отругала и теперь она орет, не прекращая, и бьется головой об дверь. Прости, но ты должна ее забрать.
Что делать? Что делать??
Проведя месяц в санатории, Маша пополнила свой словарный запас отборным матом и не гнушалась продемонстрировать это при любом удобном случае. Родители воспитанников детского сада писали коллективные жалобы за драки и мат, обещали подключить органы опеки и полицию. Никакие разговоры на Машу не действовали, она плакала и обещала больше никогда такого не делать. А завтра все повторялось по кругу. Невролог разводила руками и лишь каждый раз говорила, что в обычную школу ребенку дорога закрыта.
Однажды у Маши появилось новой развлечение. Она стала… справлять нужду на пол в комнате. Жить зимой с постоянно открытым окном весьма не комфортно, равно как и жить с постоянным запахом фекалий в квартире.
— Ты что, не знаешь где у нас туалет?, — не в силах сдерживать эмоции, кричала я.
— Знаю, — не меняясь в лице, отвечала Маша
— Тогда зачем ты это делаешь?
— Я так захотела.
А дальше все по старой схеме — слезы и обещания, что это больше никогда не повторится.
Мой заключительный визит к специалисту был уже скорее от отчаяния, чем в надежде на помощь.
— Это не неврология. Девочке необходима консультация психиатра. Не приходите больше ко мне,- резюмировала врач.
Жизнь после диагноза
Еще на этапе выбора, я была готова взять даже ВИЧ-положительного ребенка. Но только не умственно отсталого. И вот мои страхи стали приобретать реальные очертания.
В районном психо-неврологическом диспансере вердикт специалиста звучал, как приговор. У ребенка явные отклонения в развитии. Для уточнения диагноза необходимо пройти обследование в детской психиатрической больнице. После выписки все точки над I были расставлены: умственная отсталость подтвердилась. Маше выписали препараты, которые должны были скорректировать ее поведение, хотя гарантий, естественно, никто дать не мог. Нам выдали направление на медико-психолого-педагогическую комиссию для определения профиля учебного заведения.
Особого эффекта от лекарств не было, поведение менялось из агрессивно-активного на полное безразличие к окружающему миру на пару недель, а потом все возвращалось на круги своя. Врачи изменяли дозировку, препараты, но кардинальных улучшений не происходило.
Комиссия определила Машу в коррекционную школу 8 вида для детей с психическими расстройствами. Искать школу надо было самостоятельно, в этом вопросе ответственность полностью возлагалась на родителей. Я выбрала ближайшую к дому, расположенную в соседнем районе. Пожалуй, основным плюсом этого учебного заведения была возможность пятидневки. Развозить всех детей каждое утро по разным школам, и потом мчаться на работу было нереально.
Я очень боялась, что мне откажут, и поэтому побежала подавать документы, как только открылся набор в первый класс. Машу без проблем зачислили. Я выдохнула, а через неделю девочку госпитализировали с подозрением на туберкулез. Этому предшествовала положительная реакция Манту и положительный диаскинтест. Фтизиатр в противотуберкулезном диспансере сказала, что все предыдущие реакции тоже были на грани и не понятно, почему ребенка раньше не отправили на обследование для уточнения результата.
Маше выдали направление на компьютерную томограмму легких, ждать надо было три дня. Наверное, сложно передать словами, какие только мысли не посещали меня в этот момент. Туберкулез! Ведь если он есть у Марии, значит, и у других детей в семье, и у меня и у детей в саду, на площадке. Все, с кем она контактировала, оказывались в зоне риска. К счастью обследование не подтвердило наличие открытой формы. По словам врача, скорее всего, возможно, еще в кровной семье она имела контакт с больным, но, к счастью, ничем серьезным для ее здоровья это не обернулось.
Вместо туберкулезной больницы ребенка отправили в туберкулезный санаторий на 3 месяца. Новые лекарства были не совместимы с ранее назначенными психиатром, и последние пришлось отменить. Не удивительно, что поведение Маши стало еще хуже, о чем мне постоянно сообщал персонал санатория.
В октябре, с опозданием на месяц, Маша пошла в школу. Мне казалось, что люди имеющие профильное образование и опыт работы с проблемными детьми, хоть как-то смогут скорректировать ее поведение. Но я ошиблась.
Жалобы на драки и истерики продолжились, а к этому прибавились постоянные звонки с требованием забрать ребенка, так как она мешает учебному процессу. Через некоторое время к этим требованиям добавились угрозы, что администрация школы будет обращаться в органы опеки для решения вопроса о воспитании Маши. Все попытки объяснить педагогам, что я не могу по первому их звонку являться в школу, были похожи на борьбу с ветряными мельницами.
И в какой-то момент я поняла, что больше не могу и не хочу продолжать все это.
Это далось не просто, даже несмотря на то, что уже все окружение взывало к моему разуму и говорили, что надо расторгнуть договор приемной семьи.
Как и предполагалось, сотрудники опеки отреагировали крайне негативно. Сначала одна из специалистов на протяжении часа взывала к моей совести, приплетая к нашему диалогу Всевышнего. Потом она видимо решила избрать иную тактику и стала предлагать мне помощь психолога. Я понимала, что если сейчас соглашусь на условия «потерпеть еще», то все затянется на неопределенное время. От психолога я отказалась, объяснив, что решение мое взвешенное и окончательное. После этого женщина практически пришла в бешенство, что-то кричала, перепрыгивая с темы на тему.
— Вот список анализов, которые вы должны пройти с ребенком прежде, чем снять с себя обязательства по опеке,- почти швырнув мне в лицо листок, прошипела дама. — Завтра позвонит специалист и скажет, когда мы выйдем к вам на адрес.
Спустя 5 дней две сотрудницы опеки в сопровождении детского психолога пришли к нам домой. Девушка-психолог, очень милая и очень юная, явно еще увлеченная своей работой, закрылась с Машей в детской. Моя старая знакомая и ее коллега расположились на кухне. Разговор проходил на грани срыва, женщина не стеснялась в высказываниях в мой адрес, неоднократно озвучивая, что еще надо проверить , справляюсь ли я с воспитанием кровных детей.
— Вы сейчас мне угрожаете? — не сдержалась я.
Чиновница, по всей видимости, поняла, что перегнула палку и дальнейшая беседа уже проходила в официальном ключе. В конце двух часового разговора, она подытожила, что спасать тут некого, и они не видят необходимости сохранять нашу семью. Мне был озвучен день, когда я должна с полным пакетом документов вернуть ребенка.
Во время домашнего визита, психолог сказала Маше, что ее жизнь скоро изменится, и она переедет в «домик, где много детей». Мария ни капли не огорчилась и даже ждала поездки.
Признаюсь честно, не было и дня, когда мне не казалось бы, что я поступаю ужасно, как предатель. И не было дня, чтобы очередная истерик не возвращала меня в реальность: я не могу. Не могу справиться с воспитанием такого ребенка. Ей нужен специальный каждодневный уход.
В назначенный день я привезла Марусю в опеку. Ознакомившись с медицинскими заключениями, сотрудница выдала мне постановление о расторжении договора. Все. Официально нас больше ничего не связывало. Я попросила разрешения проститься наедине, и мы вышли в коридор. Маша была, как всегда, весела, спрашивала, будут ли дети с ней играть и дают ли там кашу.
— Ну все. Идите уже, — раздался голос вышедшей из кабинета сотрудницы.
Она взяла ребенка за руку, и они вдвоем скрылись за закрытой дверью.
Все было кончено. Машины вещи в квартире еще некоторое время создавали иллюзию ее присутствия. Их отказались забрать в детский дом. Пришлось раздать все знакомым.
С того момента прошло почти два года. Я часто думаю, как дальше сложилась ее судьба, и какая она сейчас. Поддерживать отношения с девочкой мне, естественно запрещено. Если бы тогда, в начале моего пути приемного родителя, кто-то спросил меня, стоит ли брать ребенка в семью, я бы не задумываясь ответила «да» Сейчас, когда мне задают подобные вопросы, я отвечаю : «Подумайте. Сто раз. Отключите эмоции и просто честно ответьте сами себе, готовы ли вы к самым ужасным последствиям этого благого поступка. И если вы хоть на секунду засомневались в ответе, не берите. Не надо».
МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА
Комментарий семейного психолога, специалиста по детско-родительским отношениям, эксперта в области психологии сиротства и семейного устройства — Наталии Мешаниной.
— Мне кажется, что мама в первую очередь пыталась реализовать какие-то свои юношеские мечты и потребности. А проблемы ребенка были уже на втором плане. Скорее всего, она действительно была не готова столкнуться с такими трудностями и изначально полагалась на уже имеющийся опыт воспитания кровных детей.
Но в воспитании сирот, а тем более с расстройством привязанности, эти методы совершенно не подходят. Мама не знала, как себя вести с нестандартным поведением девочки и паниковала. Дети это прекрасно чувствуют.
Выразить свое беспокойство словами трехлетний ребенок, а еще и с отставанием в развитии, конечно не может, отсюда и поведенческие расстройства.
Все семьи с приемными детьми стоят на учете в органах опеки и им должно оказываться постоянное сопровождение со стороны социальных педагогов и психологов. Им надо было бить в колокола сразу, еще на первоначальном этапе жизни девочки у опекуна. И, конечно же, зная историю биологической семьи, ребенка необходимо было показать психиатру сразу, а не по прошествии нескольких лет.
Получается, пока мама пребывала в эйфории от того, что делает благое дело, у нее еще хватало ресурсов воспитывать проблемного ребенка. А на четвертом году произошло так называемое «родительское выгорание» Пришло понимание, что она не справляется, а помощи со стороны нет. Только упреки и угрозы, которые тоже ставят под сомнение компетентность сотрудников органов опеки. Хотя выявленные психические расстройства являются веским основанием для расторжения договора опеки и никакого давления быть не должно. Мое мнение, что при грамотном психологическом сопровождении семью можно было сохранить. Хотя конечно малышу с расстройством привязанности и проблемами по психиатрии предпочтительнее быть единственным ребенком в семье, чтобы родители могли максимально окружить его заботой и вниманием.
А потом случилось страшное для нас. Они вытащили у меня из кошелька деньги, Дима купил на них новый телефон. Телефон нашел папа. На телефоне было записано видео: Димка снимает селфи как он курит, на следующих кадрах на нашей кухне Слава нюхает газ. У нас была газовая горелка для выездов на природу, в походы. Поговорили с обоими: оказалось, что они оба этим не раз занимались. Понимаете, я надеялась, что Димка своим примером выправит Славу. Он же более активный, с лидерскими качествами. Получилось наоборот, Слава по-тихому подмял его под свое влияние. Дима оказался ведомым. На работе в полиции коллеги говорили в голос: отказывайтесь, их надо срочно разделять, иначе потеряете обоих. Мы поговорил со Славой, сказали: за все поступки надо отвечать, скрывать такое мы не имеем права. Поехали в опеку, Славу отправили в приют. Вечером муж собрал нас всех и сказал: обратного пути не будет, он не вернется. О том, что мы отказываемся от него, ему сообщили психологи в приюте.
Я понимала, что нужно с ним поговорить, приехать. Но не могла. Мы все могли пережить — воровство, нежелание учиться — все это мы бы смогли подкорректировать. Но тут нам просто стало страшно. Когда мы увидели, что он тащит за собой второго. Потерять еще одного ребенка от той же беды, что и Васю?! Когда психологи сказали, он особо не расстроился с виду. Сказал: тут хорошо. Перед детдомом он с сопровождающими заехал домой за вещами. Он сказал: мама, у меня носков нет. Я дала. Сказала: в прачечную не сдавай, пошел умываться — постирай, как я учила. Спросила: тебе страшно?
Он ответил: нет, не страшно, просто грустно. Сказала: не бойся ничего, будь сильным, живи, не будь падким на то, что губит тебя, мешает жизни. Обнялись, он ушел. Из детского дома в первые же дни он сбежал. Я ждала его всю ночь. Но он вернулся в детский дом.
Дима просил не раз: давай съездим, навестим. Я говорила: нельзя, раз отказались. Говорила, что немалая доля вины за тобой. Ты мог бы его вести к свету, а ты сам за ним шел не туда. То, что я переживала и переживаю, это даже не чувство вины, а горечь, сожаление. Мы не справились, мы не смогли увидеть, какие сигналы подает ребенок, почему он это сделал. Сейчас я понимаю, нужно было идти к психологам, попытаться работать с ним. Возможно, помогло бы.
Я знаю, что сейчас у Славы новые опекуны. Мне говорили, что в детском доме он много читал. Надеюсь, эти два с половиной года в нашей семье — важный этап в его жизни.
«Взял ребенка и он будет ангелом — нет, так не получится»
— Думать, что взял ребенка и он будет ангелом — нет, так не получится. Нужно быть готовым ко всему. Кризисы, срывы в поведении у приемных детей — все это неизбежный этап адаптации из-за травмы утраты кровной семьи, — говорит Елена Попова, психолог клуба замещающих семей центра защиты семьи «Колыбель» при социальном отделе екатеринбургской епархии. Работают там со всеми родителями, у кого есть проблемы, независимо от конфессий и взглядов. Елена Попова знакома с этой семьей. Сейчас Ирина бывает на лекциях психологов этого центра.
— Надо понять, что это происходит не потому, что вы плохие педагоги, родители.
Нужно потерпеть и пережить, правильно вести себя в этой ситуации. Это целая теория, когда промолчать, когда поддержать, когда установить границы, чтобы ребенок не чувствовал себя потребителем, не захватил все пространство. Ведь почему отдают? Потому что изначально питают определенные иллюзии, что ребенок будет благодарен, мы совершаем благое дело, ведь он так хочет в семью. А ребенок начинает вымещать на новой семье прежнюю боль.
Многие сотрудники соцзащиты, кстати, рассказывали нам, что некоторые психологи, наоборот, советовали родителям сдать ребенка обратно, а то разрушит семью. Вы понимаете, после повторного предательства ребенка будет вытянуть очень сложно. Просто тем, кто решается на такой шаг, как принять ребенка в семью, надо понимать, что обратного пути (отдать обратно) быть не должно. Хотя я понимаю, тут нельзя быть категоричным, все очень тонко. Но не надо запускать ситуацию, когда уже не исправить, когда между приемным родителем и ребенком ненависть, неприятие.
Дело в том, что многие родители боятся обращаться за помощью в госучреждения, скрывают, боятся осуждения: не справляетесь — отберут. А потом становится поздно. Сопровождение специалиста в таких семьях должно быть постоянным.
Связаться с клубом замещающих семей можно по телефону +7 912 654-64-45. Это социальная организация, поэтому помощь психолога там можно получить бесплатно.
Когда-то мы рассказывали историю другой приемной семьи: екатеринбурженка Елена вместе с мужем Александром нашли подход к подросткам, которые не прижились в приемных семьях. У них двое кровных и семеро приемных детей.
Приют (2007) — Гнилые помидоры
Фильмы / ТВ
знаменитостей
Результатов не найдено
Посмотреть все- Home
- Касса
- ТВ
- DVD
- БОЛЬШЕ
- Новости
- Моя учетная запись
- ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ АВТОРИЗОВАТЬСЯ
- Фильмы и DVD
Фильмы в кинотеатрах
- Открытие на этой неделе
- Top Box Office
- Скоро в театры
- Доходы по выходным
- Сертифицированные свежие фильмы
на DVD и потоковое вещание
- FandangoNOW
- Netflix Streaming
- Itunes
- Amazon и Amazon Prime
- Лучшие DVD и потоковое
- Новые релизы
- Скоро на DVD
- Сертифицированные свежие фильмы
- Просмотреть все
Больше
- Популярные фильмы
- Трейлеры
Сертифицированных Свежий выбор
87%
Итак, вы хотите открыть детский дом
Куда бы я ни пошел, чтобы поговорить о проблемах сирот по всему миру, неизбежно возникает вопрос от благонамеренного человека: « Как мне открыть детский дом? »
Я вежливо улыбаюсь — зная, что, как правило, они не продумали все последствия — и задаю несколько пробных вопросов:
- Какую область мира вы рассматриваете?
- Какая страна? В каком городе?
- Какие основные проблемы стоят перед детьми в этой области?
- У вас есть здание?
- Какие законы страны касаются детей-сирот?
Обычно я не понимаю вопрос номер один.Человек, о котором идет речь, не продумал ни одной из проблем. Обычно они говорят, что чувствуют, что призваны помогать сиротам.
Мне нравится этот звонок … но я ненавижу отсутствие мыслей за ним.
Итак, прежде чем уйти с работы, продать свой дом, имущество и отправиться в дальние уголки мира, давайте добавим немного ясности и размышлений.
Вам не нужно ехать в другой конец света, чтобы помочь детям-сиротам
Вы хороши в сборе средств или можете говорить с большой аудиторией со страстью и убежденностью? Затем позвольте мне предложить вам найти сиротскую организацию, в которую вы можете верить и с энтузиазмом отдавать ей помощь и помогать ей в этом.Есть много хороших организаций (хотя я и предвзятый). Шагните и станьте защитником детей в вашем собственном сообществе.
Но вы должны посетить сирот
Несмотря на плохую прессу (и немногочисленные туристические предприниматели в других странах), есть несколько детских домов и программ для сирот, которые могут воспользоваться вашей помощью. Есть преимущества как для посетителя, так и для посетителя, в том числе:
пособия для детского дома:
- Персонал часто работает допоздна, чтобы ухаживать за детьми.Даже если взять детей на прогулку или потратить время на то, чтобы поиграть с ними, персонал получит столь необходимый перерыв.
- Команды посетителей часто приводят конкретных людей, которые могут помочь дополнить образование детей. Много раз я путешествовал за границу и преподавал английский детям (и взрослым), чтобы улучшить свое образование. Одна из программ помощи детям-сиротам предлагает обучение для подростков, окончивших государственную систему детских домов.
- Новые возможности в детском доме.Детские дома и программы поддержки детей из групп риска часто становятся более самодостаточными. Команды посетителей могут принести новые начинания в пользу сотрудников и детей. За эти годы я видел все виды новых предложений, включая: скот и птицеферму; огороды; козья ферма; и швейные машины, чтобы начать небольшой швейный бизнес.
- Повышение экономики. Успешные детские дома становятся частью сообщества и не работают (часто не могут) по отдельности.
Преимущества для посетителя:
- Изменитель жизни.Хотя не каждый, кто посещает сиротскую программу, навсегда изменится, но я был (и я начал некоммерческую помощь). И другие меняются в результате посещения и проводят часть своего времени, отстаивая или собирая средства для хорошо управляемых программ.
- Всемирно известно. В частности, в Соединенных Штатах нам мешает не смотреть за пределы наших собственных границ. Увидеть мир — любую его часть — очень полезно и осознать, что не всегда есть «один правильный путь» для жизни. Кроме того, мы получаем возможность увидеть наш собственный мир глазами других.
- Жить с меньшими затратами. У нас так много в Соединенных Штатах. У самых бедных наших людей больше, чем у большинства в мире. Иногда это помогает увидеть это. Вернувшись в Соединенные Штаты, проведя месяц в Киеве, Украина, я пошла в магазин за продуктами. Я не знал, что делать. Я был парализован всеми нашими выборами. Если бы я хотел что-то такое же простое, как газировка в Киеве, у меня был выбор: кока-кола, спрайт и фанта. В Соединенных Штатах я столкнулся с более чем сотней вариантов, когда вы принимаете во внимание различные вкусы, диету, регулярность…и т.д. Я был так поражен, что начал плакать. Я положил свою тележку обратно и поехал домой и ел из того, что у меня было в шкафах на следующую неделю.
Вы все еще хотите открыть детский дом?
Начните с малого. Возьмите его в легкоусвояемых кусках и идите оттуда … и это займет время (или ДОЛЖНО занять время).
- Посещение. Найдите программу, которая хорошо работает — одну, которую вы можете отложить, и посетите ее в течение двух недель
- Посетите больше.Если вы по-прежнему чувствуете необходимость открыть детский дом, проведите с ними месяц и сделайте больше, чем просто наблюдайте, попросите шпионить за персоналом.
- Посетите еще больше. Теперь иди и живи там от 6 месяцев до года. Платите за себя и работайте рядом с ними каждый день … через болезнь, переломы, истерику, усыновление детей (и, вероятно, это будет ребенок, к которому вы больше всего привязаны). Изучите местные нормы и правила. Ох … ты не знал, что после пяти лет, проведенных там с тобой, ты должен заплатить им огромный бонус…это закон! Узнайте все, что вы можете.
- Посмотрите, что лучше. Вместо того, чтобы открывать еще один детский дом, помогите расширить тот, с которым вы работаете, чтобы они могли расти и брать больше детей, если в этом сообществе есть потребность.
И это мой лучший совет … Я мог бы подробно рассказать о любом из этих предложений, но мой лучший совет — не создавать что-то новое или начинать с нуля, а присоединиться к уже проделанной работе. Вы избавите себя от многих головных болей.
Возможно, у вас есть навыки, в которых нуждающаяся программа отчаянно нуждается … вы могли бы стать тем человеком, который действительно улучшит жизнь детей значительным и пожизненным способом.
Начало чего-то нового звучит гламурно … пока вам не придется это делать.
Приходите вместе с группой, улучшайте их и помогайте им расти.
В поисках места для посещения, позвольте мне порекомендовать замечательную некоммерческую организацию, с которой мы сотрудничаем: Go Be Love International.
Это хорошо управляемая организация, которая предлагает вам удивительные программы по всему миру для поддержки детей-сирот и детей с повышенным риском. Хотите пожертвовать непосредственно на помощь детям, ежемесячно отдавайте Orphan World Relief. Они помогают детским домам и программам поддержки детей из групп риска по всему миру. Вы можете изменить жизнь сирот, просто пожертвовав немного.
НАЖМИТЕ ЗДЕСЬ , чтобы прочитать часть II этой статьи.
,
Добавить комментарий